И пошла! Мать за мной следом, за полу цепляется, вся в слезах: «Не пущу! Мала ты еще!» Да где там! Не удержать...
Не буду тебе, ягодка, про лазарет рассказывать, про людей штыками изувеченных. Не одного Колю, он как раз штыком пропорот был, выходила, не одного его от смертушки спасла. А Егора Васильевича бог миловал.
Доводилось мне иной раз и домой заскочить, мать проведать. Тогда уж заодно набивала для стирки мешка два бинтов, черных от крови, подбрасывали меня домой на подводе, а утром забирали и меня, и бинты. Мать не позволяла мне дома стиркой заниматься, уложит, бывало, спать, а сама всю ночь над корытом колдовала, квартиру всю как есть бинтами обвешивала...
Пережили и войну, и голодуху, а тут новая беда навалилась — Ленин помер. Вышли мы на улицу всей семьей, и Егор Васильевич с нами,— а там народ с траурными повязками к Марсову полю движется. И мы вместе со всеми. А как раздался залп в Петропавловской крепости, все вмиг остановилось: люди, машины, все, что по улицам двигалось. Гудки загудели — заводские и фабричные, с пароходов и кораблей, что на Неве стояли, гудели пять минут: в тот самый момент в Москве, на Красной площади, Ленина хоронили...
На Марсовом поле множество костров горело, дым глаза ел, мороз дух захватывал, а люди с непокрытыми головами, в слезах — и старые, и малые...
Коля тогда в угрозыске работал. Встречались мы редко. А уж как любили друг дружку! Он не то чтоб поцеловать, за руку меня взять стеснялся, как бы не обидеть невзначай.
А раз засиделся у нас Коля допоздна, стал домой собираться, а мать не отпустила. Помню слово в слово, что она тогда сказала: «Хватит тебе, парень, в люди выбиваться, ты уже давно Человек. Да и Феодора наша заневестилась, чего ж тянуть? В воскресенье свадьбу сыграем, а до той поры оставайся у нас, сынок...»
Мы с Колей слова от радости вымолвить не могли. Мама постель нам приготовила, две подушки рядом положила. Уходя, благословила...
Дожили мы до воскресенья, гостей наприглашали. Свадьба так свадьба! Всяк принес, что мог,— с миру по крохе — гляди — и стол царский вышел. Но тут за Николаем пришли неожиданно: «На часок, не больше, дело неотложное!»
Коля при всех поцеловал меня и ушел. Как только дверь за ним закрылась, мать с фатой ко мне:
— Примерь-ка, Феодора!
Я засмеялась:
— Ну да! Поповская, что ли, у нас свадьба! Коля заругает. — И топчусь на высоких каблучках, первый раз в жизни надела, с отцом на толкучке специально купили для свадьбы, вот я и пробовала, выдержат ли каблучки, когда вприсядку пойду?
— Заругает — снимешь,— настаивала мать, а голос у нее такой жалобный, вот-вот слезу пустит.