– Мой отец охотник, – сказала она. – Живет до сих пор так же. А мать – русская. Она прожила с нами пять лет, а потом не смогла, уехала домой, на «материк». Отец меня увез в тундру и спрятал у пастухов. Она потом приезжала два 'раза, и он всегда меня прятал. Прятал от матери. – Она погасила папиросу и посмотрела на Андрея. – Выйди, пожалуйста, в кухню, я постелю.
Он ушел, открыл дверцу печки и смотрел, как над фарфоровыми углями летают языки пламени. В комнате шуршало белье, потом ее голос тихо позвал:
– Можешь идти.
Надежда лежала на раскладушке, втиснутой между столом и стенкой печи. Она лежала выпрямившись, и черные волосы закрывали всю подушку и верх одеяла. Ему было постелено на тахте. Андрей погасил свет, разделся и лег.
Андрей проснулся около десяти. Нади не было, а на столе лежала записка: «Убежала на работу, буду в пять. Занимайся бездельем».
Андрей умылся, растопил печь и вышел на улицу. Валет со своей подружкой носился по заснеженной поляне, а дальше, за поляной, высились дома поселка. Они все были синие от тумана. Слабо доносились ворчание машин и удары чем–то железным о железо.
– Не пойду я сегодня никуда, – решил Андрей. – Буду заниматься бездельем. А завтра… завтра на крыло и домой… Где дом наш, где хлеб…
В маленькой кладовке он отыскал мороженую рыбину и разрубил пополам на лиственничной колоде.
Примчались собаки, и Андрей бросил им куски рыбы. Валет скромно отвернулся, сделав вид, что внимательно разглядывает гряду сопок за домом. Подружка его обнюхала рыбу, выбрала себе кусок с головой и отбежала в сторону. Валет еще постоял.
– Бери, бери, – сказал Андрей. – Твоя осталась. Валет махнул хвостом, лег около куска и начал грызть.
Чайник закипел, Андрей заварил кофе, нашел в столике банку колбасного фарша, горсть окаменевших конфет, позавтракал и снова улегся на тахту, убрав одеяло и простыни. Москва передавала концерт для рыбаков Дальнего Востока. Для меня, выходит, концерт, – подумал Андрей и усмехнулся.
Где–то внутри сидела тупая заноза, и Андрей никак не мог понять, в чем она. Нет, не для него кафе все эти, ресторанная жизнь. Лучше уж в избе, на озере. Вот! Грачин предупреждал, что сбегу. И видите – убежал. В этом и есть заноза. Избу оставил, значит, логически надо оставлять все, что здесь. А Надя чудесная девушка. А раз так, то надо бы встать сейчас, одеться и идти к Мишке. Не компрометировать человека. Улетать надо. Что ж ноет так, как будто подлость сделал?
Он просыпался и засыпал снова. Два небольших окна в комнате вначале светили, потом начали постепенно темнеть и стали черными, в углу у печи темнота свернулась пушистым клубком, словно там лежала росомаха. Андрей встал и зажег торшер, и сразу, словно только этого и ждали, за дверью раздались шаги, смех, и в домик ввалился Мишка, а за ним Надя.