Грабил днем и в ночи, в магазинах и в подворотнях, на вокзалах и на улицах. Отнимал, отбирал, вырывал. За деда! За его смерть! За украденную мечту! Грабил женщин и старух, отнимал у мужиков и стариков. За деда! За себя! За корову! За науку! За мечту!
Грабил, отнимал, выдирал. Всякое было. Потом и дружки появились. Кенты. Вместе мстить стали тем — кто имел, за тех, кто не имел. Кулаки и внешность Семена всем страх внушали. Он был похож на глыбу. Но прозвали его Гирей. За правый кулак. Который, замахнувшись однажды, любого с ног сшибал. Второго замаха повторять не приходилось. Бил, чтоб отдавали не сопротивляясь. Но однажды он выпил лишнего. Зря. «На дело» надо ходить трезвым. И попался. В руки милиции. Кенты смылись. А он не успел.
Старуха еще не пришла в себя. А когда открыла глаза и увидела Гирю в наручниках, не закричала. Заплакала. Сказала ему:
— Сын у меня — геолог. Он мне на жизнь высылает. Сказал бы ты! б сама с тобой поделилась. За что ж убить хотел? Внуков кто ж стал бы растить? Эх, ну что я плохого тебе сделала?
— А за что у моего деда деньги украли?
— Не я! Те — с кем ты был! У них спроси. У своих друзей.
— Пошел! — подтолкнул Семена милиционер.
Потом был суд. Гиря искал в зале кентов. Они ведь обещали выручить, если что случится. И он верил. Ждал. Ждал. Верил. Но в зале суда они не появились. А он все ждал. Как чуда. Ждал и тогда, когда поезд миновал Урал. Ждал — когда в порту Ванино по трапу вошел на пароход. Перестал ждать лишь на Чукотке. Понял. Все понял. Но слишком поздно.
Кенты в лагере смеялись над ним. Еще бы! Вор! А в лагерь с пустыми руками прибыл. Ничего не провез с собою, чтоб хоть на первых порах продержаться, положенный «налог» «президенту» и «бугру» уплатить. Себе на жратву ничего не было.
Первые дни в лагере — чуть не сдох от голода. Кенты поддерживали иногда. Кто пайкой, кто чифирем, кто сухарем поделится. Конечно, не за здоров живешь. Платить надо было. За одну пайку
— потом две отдать. А где их взять? Если своей не хватало. Стал сам прижимать. Своих же. Зэков. Тех, кто послабее. И снова… Отнимал, отбирал. С долгами рассчитался. Да и сам стал сытнее жить. Вольготнее. По три пайки в день съедал. Все молчали. Боялись его кулаков. Расправы. Но судьба и здесь поставила подножку. И посмеялась зло.
Приметил Семен Скальпа. Тот уже с «мушкой» ходил. Ну и взыграло. Решил его пайку к своим прибавить. Тряхнул раз, второй. Он отдавал трудно. Сопротивлялся. Гиря из него душу выколачивал с пайкой. Целый месяц. Каждый день силой отбирал. И надоело. Плюнул Семен на Скальпа, решил обходиться тем, что имел. И забыл о нем. Но Скальп все помнил. И вот однажды, на последнем году пребывания в лагере, кто-то из кентов на воле вспомнил про Гирю, посылку прислал. В ней все, что хочешь. К этому времени у Семы уже совсем желудок сдал. И, заполучив посылку, решил спрятать, скрыть ее от кентов, чтобы не делиться. Самому все съесть. Ведь ему тоже не все и не всегда из посылок давали. А если и давали, так только объедки, что не по зубам было или завалялось. Потому свою посылку он хотел сберечь себе. Целый месяц есть и не показывать вида. Не сознаваться.