Однажды я украл деньги, только не помню точно, у кого именно – то ли у отца, то ли у матери, то ли, чтобы было не так заметно, у обоих сразу, и отправился в Патернион, где купил у близорукого владельца табачной лавки, которого я тоже прилично обворовывал, множество журнальчиков комиксов, которые я, предварительно пролистав, давал почитать учительскому сыну Габриэлю. Иногда мы сидели на старой телеге в сарае для инструментов за конюшней Айхенхольцера. У наших ног бегали, сидели или купались в пыльных земляных кучах куры. Повсюду валялись павлиньи перья, восковые кончики которых все еще хранили тепло тела птицы.
Габриэль спросил, откуда я, собственно, взял деньги на покупку этих журналов. Я ответил уклончиво. Я разносил по домам церковные газеты, я был старшим служкой в церкви, весной продавал туристам букеты подснежников, я, как неаполитанские уличные мальчишки, с самого раннего детства зарабатывал деньги. Помимо комиксов я также купил в деревенской кондитерской в Патернионе рулетики с кремом, кокосовые безе и трубочки с кремом, которые мы, сидя в сарае, умяли, склонившись над журнальчиками. В Виллахской гимназии учительский сын Габриэль обменял журнальчики на другие, так что и на завтра или на послезавтра мы запаслись новым чтивом и снова могли сидеть в тележном сарае Айхенхольцера, вдыхая острый запах куриного помета, прежде чем пронзительный свист его матери не заставил нас поднять головы. Мы спрятали журнальчики в сарае под пыльной доской и договорились встретиться завтра на том же месте, чтобы досмотреть их. Позже он предложил мне дать ему денег, чтобы он мог купить новые журнальчики в Виллахе, так как, по его выражению, в городе выбор гораздо шире, чем в деревенской табачной лавке. Когда мать с лейкой поплелась на кладбище, я решительно направился в кладовку, открыл сундук, взял ее сумку для писем. Если бы там лежала только одна десятка и мелочь, я не взял бы ничего. Но если бы там лежало много десяток и мелочь, я вытащил бы одну, а то и две десятки. Два дня спустя учительский сын Габриэль, между прочим, покончивший жизнь самоубийством, как и его отец, принес мне разорванные, зачитанные до дыр журнальчики комиксов, которые он якобы купил на украденные мной деньги. Интересно, удалось ли ему там, под землей, с кровоточащей смертельной огнестрельной раной в голове дочитать до конца те журнальчики комиксов, которые он бросил, услышав пронзительный свист его матери, выглядывающей в открытые окна и снова и снова изо всех сил дующей в свисток?
●●●
Не потому ли я так часто со страхом и с замиранием сердца проверяю, на месте ли ключ от моей римской квартиры или записная книжка с изображением высохших тел епископов и кардиналов из Коридора Священников катакомб капуцинов в Палермо, что в детстве я так много воровал и страх перед кражей до сих пор прочно сидит у меня в костях, никак не желая оттуда улетучиваться. Однажды я подлейшим образом злоупотребил доверием матери. Мы сидели в зале ожидания на вокзале в Виллахе, и матери нужно было зайти в туалет, я украл сто шиллингов из ее потертой зеленой сумки из искусственной кожи, которую она оставила меня сторожить. На эти деньги я посмотрел, наряду с другими шедшими тогда в австрийской провинции фильмами, такие итальянские ленты, как