Карабинеры на Кампо Верано не только с подозрением наблюдали за цыганскими мальчишками, вырывающими сумки из рук пришедших на кладбище стариков, но и, медленно проходя по широким асфальтированным кладбищенским аллеям, ухаживали за могильными плитами монахинь, надевая на них арестантские робы в косую полоску. Пять-шесть лежащих на желтой могильной плите кошек одновременно подняли головы и уставились на меня, как будто я воскресший покойник. Когда я, идя дальше, приблизился к парочке жирных котов, которым вдовы приносят остатки пищи, один из них зашипел на меня и как тигр кинулся защищать свою миску. На освещенном солнцем фаллосо-образном, заросшем плющом могильном камне я заметил ящерицу и долго, затаив дыхание, смотрел, как быстро пульсирует сердце под ее шеей. Кто-то из этих двоих рука к руке спускающихся по лестнице и входящих в морг людей повесит венок на шею лежащей в морге жертве несчастного случая и обрызгает шипучкой ее. Наместник Господа самолично отслужит мессу на Кампо Верано, где между могилами монахи заколют, а монахини выпотрошат агнца и, разрезав его на кусочки, зажарят их на острых прутиках растений. Наденет ли голый, облаченный в белое монах на шею папе большой лавровый венок, откроет ли папа бутылку шампанского и польет пенным спуманте визжащих, бегущих с высоко поднятыми руками монахинь? Пара цыганок с детьми бездельничала на асфальте перед кладбищем и протягивала прохожим, идущим с цветами на кладбище в День всех святых и в День поминовения усопших на могилы своих родных – родные, что за слово, – крышку от обувной коробки. К цыганкам подошел карабинер и, не говоря ни слова, свистком, как машины с парковки, прогнал их. Маленький косоглазый цыганенок, сидевший перед матерью на асфальте, враждебно уставился в лицо карабинера. Цыганка какое-то время еще продолжала сидеть, суя под нос полицейскому крышку от обувной коробки, в которой лежало несколько жалких монет. Продавец лотерейных билетов в желтом колпаке наподобие короны, покрытом целлофаном, с надписью «Lotteria Italia fantastical» хотел сбыть связку своих обещающих миллионы билетов перед воротами кладбища, в день, когда мертвые приглашают к себе в гости на могилы живых. Я снова услыхал полицейский свисток, обернулся и увидел, что полицейский прогоняет двух цыганят-попрошаек, крича им: «Avanti! Avanti!» Когда одетый в белое папа в сопровождении моторизованной полиции прибыл к воротам Кампо Верано и вышел из своего черного «мерседеса», тотчас же воздев руки к небу, сотни толпящихся, не дающих пройти монахинь завизжали и замахали белыми и желтыми поминальными букетами. Старая монахиня, вытянув ноги, сидела на могильной плите достойной потери семейства и вполголоса бормотала молитвы. Больше сотни монахинь, молясь, истово перебирая четками, стояли между монашескими надгробиями. И, как будто на тончайшей облатке изображен не Христос, а Дуче, военный, приняв причастие, положив облатку на влажный, отдающий приказы язык –