Сидя за чаем, мы поддерживали для вида беззаботный разговор и кое–как дотянули до семи часов.
Едва только стрелка моих часов остановилась на семи, как дверь трактира отворилась и в зал вошел Фомка.
Вид у него был озабоченный и пасмурный.
Подойдя к половому, он заказал чай и сел за столик в самом дальнем углу, повернувшись к нам спиной.
Через несколько минут мы заметили, что Гаврюшка в сопровождении двух служащих вышел из магазина и стал его запирать. Проделав эту операцию, он подозрительно огляделся по сторонам и, сказав что–то служащим, юркнул в трактир.
Он сразу заметил сидящего в углу Фомку и прямо подошел к нему.
Затем, убедившись, что на них никто не смотрит, он наклонился к Фомке, что–то прошептал ему на ухо и, быстро выйдя из трактира, скрылся среди сновавшей взад и вперед публики.
Подождав несколько минут, Фомка расплатился и в свою очередь вышел из трактира.
В ту же минуту мы последовали за ним.
Дойдя до Страстного монастыря, Фомка вскочил на конку, идущую к Устинскому мосту.
Взяв извозчика, мы приказали ему ехать потише, не теряя конки из виду.
Доехав до Яузы, Фомка соскочил и вошел в один из скверных трактиров, расположенных на берегу этой вонючей речонки.
— Нам следует подождать его здесь! — произнес Холмс. — Наше появление может возбудить его подозрение.
Между тем тьма надвигалась все больше и больше, и нам пришлось порядочно–таки приблизиться к трактиру, чтобы не упустить из виду Фомки, когда он станет выходить.
Где–то на колокольне пробило девять часов.
Немного спустя на пороге трактира появилась знакомая нам фигура Гаврюшки.
Осторожно оглянувшись по сторонам, он вошел в трактир и через минуту снова появился на улице в сопровождении Фомки.
Повернув направо, они направились вдоль берега реки, и мы, пользуясь полным отсутствием фонарей в этом месте, неслышно двинулись за ними.
Так прошли мы несколько сот шагов и наконец очутились в совершенно глухой и пустынной местности.
С трудом различали мы фигуры Гаврюшки и Фомки, шедших молча впереди.
Но вот, наконец, они остановились и тихо стали спускаться с берега к самой реке.
— Ползите! — шепнул Холмс.
Распластавшись на земле, мы, словно змеи, неслышно сползли вниз и подползли к ним шагов на двадцать пять.
Ночная тьма способствовала нам. Гаврюшка о чем–то говорил Фомке, и до нас долетали лишь отрывки тихо произносимых фраз.
— Завтра… не упущу проклятого… вот–вот… «Петергоф»… ты подделай руку под Ефимова…
Иногда он яростно рычал, и видно было, что он не на шутку беснуется.
Фомка отвечал коротко и односложно, совершенно хладнокровным тоном.