— Не могу ничего сказать, потому что родился уже после его смерти, — вежливо ответил Данилов.
— Но мне-то вы верите? — дрогнувшим голосом спросил Павлик.
— Верю, — подтвердил Данилов.
— Однажды он меня застрелить хотел, — вздохнул Паша.
— Понарошку? — Разговор так увлек Данилова, что он перестал смотреть по сторонам и сосредоточил все внимание на лице своего собеседника, которое, несмотря на обилие морщин, казалось детским, чуть ли не младенческим.
— Нет, — снова вздохнул Павлик, — всерьез. Понарошку он мне только пальцем грозил. А вот когда узнал, что я американский гимн написал, то очень рассердился. Они, говорит, наши враги, а ты им – гимн написал. А я же не знал, кому писал, ведь я по-английски ни бум-бум!
— Ты музыку писал? — уточнил Данилов.
— Какую там музыку? — тихо, вполголоса, возмутился Паша. — Я же поэт, а не композитор! Я слова писал…
Дальше Данилов просто слушал, не уточняя.
— Но не стал стрелять, посмеялся только… Он добрый был. А когда умер, то на похороны вся Москва пришла. А я на похоронах его гитару нес!
— Это мы о ком говорим? — спросил Данилов.
— О Высоцком, — ответил Паша, — о Владимире Семеновиче. Я ему все песни писал и даже собирался на его дочери жениться…
— Разве у Высоцкого была дочь? — удивился Данилов. — Никогда не слышал.
— Была, — кивнул Паша, — от…
Взгляд Паши переместился куда-то за спину Данилова. Данилов обернулся и увидел приближающуюся троицу – профессора, заведующего отделением и лечащего врача. Когда он повернул голову обратно – Паши уже не было. Исчез, словно растворился в воздухе.
«Ну что ж, — подумал Данилов, глядя на „триумвират“. — Сейчас я стану вас удивлять, а вы будете радоваться…»
— Здравствуйте! — Профессор поздоровался первым. — Что, не ждали нас?
— Здравствуйте. — Данилов не видел причин для того, чтобы быть невежливым с самого начала разговора. — Не ждал, но раз уж вы пришли…
— Геннадий Анатольевич! — Профессор огляделся по сторонам. — Может, мы все вместе пройдем в ординаторскую? Там удобнее.
— Все зависит от Владимира Александровича, — улыбнулся заведующий отделением. — Если он будет вести себя благоразумно…
— Я уже веду себя благоразумно, — буркнул Данилов.
— Тогда пойдемте, — распорядился Лычкин.
Шли так – впереди профессор, за ним Данилов, поддерживаемый, а на самом деле удерживаемый под руку заведующим, а замыкала процессию Безменцева. В ординаторской врачи усадили Данилова на продавленный диванчик, а сами расселись вокруг него на стульях.
— Скажите мне, пожалуйста, как вы себя чувствуете? — спросил профессор.
— Нормально, — ответил Данилов.