Спросить бы обо всем этом у взрослых. У мамы, бабы Светы… Главное – у Саши, конечно. Уж он-то рассказал бы. И про шоколадки, и про орехи.
Баба Света все время вздыхает про грехи свои тяжкие. И все время просит Бога простить ее за что-то. За что, интересно? Что такого могла наделать самая добрая старуш-ка в мире, чтоб объявлять себя грешницей? И как Бог видит – наказывать кого орехами, или не надо…
А Саша не верит в Бога. Говорит, что, если бы он был – не было бы войн. И люди не убивали бы друг друга. И не придумывали бы, как еще ловчей это сделать – убить дру-гого человека. И не взрывались бы самолеты оттого, что у одних людей, летевших в этом самолете был один Бог, а у других – совсем другой. И не гибли бы дети в захваченных террористами школах и больницах. Если бы был Бог, он не позволил бы этого.
Но это он вслух только так говорит. Саша знала, что он тоже иногда просит Бога о чем-то – молится. Только молитвы у него свои, не как у бабы Светы. И глаза злыми стано-вятся.
Глава шестнадцатая
Про колготки, красивую куклу и озеро-тыкву
Когда Саша проснулась, в комнате уже был тот полумрак, который бывает, когда день превращается в вечер. Еще чуть потемнее и приедет с работы мама.
Саша! Наверняка уже дома, а она… Засоня!.. Чуть не проспала все на свете. Саша соскочила с кровати. Тут же вспомнилось, что штаны и свитер сушатся у остывшей печки и, конечно, как были мокрыми, так мокрыми и остались. А вся остальная одежда уложена с вечера мамой в чемодан. Вот и пригодились колготки, хорошо не надела их тогда, тоже бы сейчас висели на веревке мокрыми.
Колготки Саша надевать не любила. Почему-то почти всегда несмотря на ее стара-ния они оказывались одетыми задом наперед, да и просто натягивать их было невыносимо долгим и потому скучным занятием. Но сейчас выбора не было. Хочешь – не хочешь, а придется потрудиться. Саша сдернула колготки со спинки кровати, держа их на весу, примерилась – где тут у нас перед, где зад. Потом уселась на пол – так удобнее, примери-лась еще раз. Вроде бы все правильно – пятки сзади внизу, спереди и вверху пришитый заботливой мамой крошечный розовый бантик, обозначавший что это перед. Теперь глав-ное, чтобы эти противные колготины не развернулись в процессе одевания, что тоже бы-вало с ними, и не так уж редко.
Высунув от старания язык, Саша принялась натягивать колготки, прислушиваясь ко всем шорохам за стеной – пару раз она явственно различила мужской кашель, значит Саша точно дома. Елкины палки, ну как же она проспала его приход. А он, конечно, по тишине в их квартире решил, что никого нет дома, или даже понял, что она уснула, вот и не идет. Интересно, куда он ходил? Может, решил купить ей что-нибудь на память, вот было бы хорошо. Вот сейчас она наденет эти ужасные колготки, и – к Новиковым. А там – Саша с хитрой своей улыбочкой : «А угадай-ка, брат-Сашка, что у меня для тебя есть», и – раз! Достанет жестом фокусника из-за спины что-нибудь такое, о чем она даже и не меч-тала никогда. Какую-нибудь замечательно красивую куколку в блестящем вечернем пла-тье и сверкающей брошкой в длинных волосах. Саша видела такую куколку по телевизо-ру. Мама еще сказала тогда: «Сколько ж это она стоит, красота такая», и Саше кукла тоже понравилась, очень понравилась. Поэтому сейчас, когда она натягивала колготки и дума-ла, что купит ей Саша на память, она сразу вспомнила этот телевизионный рекламный ро-лик и эту невыносимо прекрасную куколку.