Рана
— в смысле его
нога. Которая
походила на
человеческую
после снятия
с нее шестилетнего
гипса. Рана,
на мыслях о
которой Эмма
не раз ловила
саму себя. Она
часто думала,
что могло стать
причиной его
увечья.
«Должно
быть, он потерял
ногу», решила
она. Ее укус —
а Эмма видела,
как ликан смотрел
на него с почти
нежным выражением
на лице, что
могло быть для
нее даже более
ценным, чем
редкое объятие
— быстро заживал.
Но все же Лаклейн
продолжал
хромать. Видимо,
нога должна
была еще полностью
восстановиться.
Взглянув
на него, Эмма
поняла, что
пока она разглядывала
его конечность,
он совершенно
очевидно делал
то же самое по
отношению к
ней. Таращился
на ее бедра. И
его взгляд
начинал приобретать
то… волчье
выражение.
Чувствуя безумное
желание вскочить
и опустить
юбку пониже,
Эммалин ухватилась
за ее край. Лаклейн,
не отрываясь,
следил за каждым
ее движением,
издавая низкое,
еле слышное
рычание. Этот
звук заставил
ее задрожать,
вызвав глупейшее
желание сделать
что-то дерзкое,
чтобы он еще
больше насладился
картиной.
Но вместо
этого, покраснев
от собственных
мыслей, здравомыслящая
Эмма натянула
на себя краешек
одеяла. Ликан
же, нахмурившись,
посмотрел на
нее с выражением
глубочайшего
разочарования
на лице.
Отведя
взгляд, она
снова взяла
в руки пульт
и стала размышлять
над выходом
из этой странной
ситуации. Учитывая
то, что она стала
привыкать
засыпать каждую
ночь в горячей
ванне, прижимаясь
к обнаженному
телу этого
ликана, а также
то, что сейчас
они оба бодрствовали,
ей не стоило
находиться
с ним в одном
номере. Откашлявшись,
Эмма повернулась
к нему:
— Я
собираюсь
посмотреть
кино. Так что,
полагаю, мы
увидимся с
тобой на закате.
— Ты
выставляешь
меня из своей
комнаты?
— Можно
сказать и так.
Лаклейн
покачал головой.
— Я
останусь с
тобой до заката,
— ее желания
игнорировались
без лишних
размышлений.
— Я люблю
бывать одна,
а за последние
три дня ты ни
разу не дал
мне такой
возможности.
Ты, что, умрешь,
если выйдешь
из комнаты?
Это,
казалось, сбило
его с толку,
словно ее нежелание
находиться
в его обществе
было полнейшим
безумием.
— Ты
не разделишь
со мной это…
кино? — то, как
он сформулировал
вопрос, почти
заставило ее
ухмыльнуться.
— А потом ты
сможешь, наконец,
снова попить.
Услышав
его полные
сексуального
обещания, хриплые
слова, Эмма
потеряла всякое
желание улыбаться.
Но, все же, не
отвернулась,
зачарованная
тем, с какой
страстью он
вглядывался
в ее лицо.