Сей паша, приняв такое повеление, в ту же минуту вступил во внутренность Константинополя и, там ища Царя, проливал целые реки крови Греческих воинов, что видя вельможи, стратиги и магистры, и не надеясь преодолеть врагов, принуждены были, сохраняя жизнь своего Государя, отвести его во внутренние покои дворца, где, советуя ему удаляться из города, обещались все до единого умереть за его особу. Но благочестивый Царь, утвердясь в первом своем намерении и отвергнув обещания вельможей, повелел им немедленно идти на помощь к своим соотечественникам. Греческие чиновники, не могши противиться соизволению своего Монарха, в ту же мину ту исполнили это. Прибыв же к разрушенному месту стены и встретясь с Балтуалием пашой, ищущим Константина и всюду при помощи Агарян поражающим Греков, вступили с ним в сражение, которое увеличивалось все более и более, наконец превзошло убийством своим все до того времени бывшие сражения. Ибо в продолжение оного не было места, где бы не лилась кровь Греков и Сарацин; всюду превеликими грудами лежали трупы мертвых воинов; везде слышен был вопль и стенание, и при каждом шаге лежало обагренное человеческою кровью разломанное оружие, которое и тогда наводило смертельный страх обеих сторон ратоборцам. И так по долгом продолжении сей битвы, напоследок Греки, лишась сил и не могши уже удержать стремление Агарян, многие принуждены были, оставя место брани, возвестить о погибели города Царю Константину. Магомет же видя, что Сарацины, разбив Греков, почти овладели городом, ту ж минуту послал к ним на помощь свежий кирус, состоявший из трех тысяч человек воинов; сам же, оставшись с одними янычарами в обозе, укрепился пушками.
Между тем, когда возвещено было о погибели города и жителей оного Греческому Государю; тогда сей благочестивый Монарх, прибыв во храм Святой Софии, во-первых, всенародно исповедал свои грехи, потом причастился Святых Тайн, наконец, простившись с Царицею, своею супругою, двумя дочерьми, бывшими тогда еще девицами, с патриархом, вельможами, находившимися при нем, и со всем народом, вышел из храма при великом вопле и стенании провожавших его особ, так что плач, соединясь с рыданием и воплем безчисленного множества обоего пола людей, казалось, как будто бы восколебал и самый храм. После сего Константин, вышед из храма, сел на коня и произнес: “Ежели кто хочет умирать за Церковь и Христианскую Веру, тот да последует за мною”. Сказав это, он поскакал подобно молнии к Златым вратам[>{7}] с тремя тысячами ратоборцев, возжелавших умереть вместе со своим Государем, с тем намерением, дабы, сыскавши при оных самого Магомета, принести его в жертву своему мщению. Но сего, к сожалению Христиан, не последовало. Ибо вместо Турецкого султана он принужден был сразиться с тремя тысячами Сарацин, которые проникли уже внутрь городских стен. Он как лев бросился на неверных бусурманн поразил великое множество их. Невзирая на кровь, струившуюся ручьем из нанесенных ему ран на руках и других частях тела, которой вся царская мантия и прочая одежда его была обагрена, злополучный Константин не желал видеть порабощения Христиан, своих подданных, нечестивыми Агарянами, не желал видеть завоевания своей столицы, а потому, не щадя самого себя, продолжал наносить жестокие смертельные удары врагам Веры Христовой и своей монархии. Наконец он вскричал своим соратникам: “Христиане, братья Греки, братья мои, вперед! Победим или умрем все!” Внимая гласу обагренного кровью Императора, Греки неустрашимо бросились на многочисленных врагов своих; и смертельно поражая их, подобно торжествующим львам, летали по трупам павших врагов, наказуя дерзость и зверство варваров. Но наконец эти доблестные герои, неустрашимые и верные сыны Отечества, следуя гласу любимого своего Царя, предпочитавшего славную смерть постыдному порабощению, все до единого пали от безчисленных ран, нанесенных им лютыми варварами, которые усилились до бесконечности. Феофан Палеолог, Кантакузен, Иван Далмат и многие другие знаменитые полководцы пали вокруг доблестного своего Монарха. Наконец Сарацины, дышащие злобой и мщением, окружили благочестивого Царя Константина который оставался еще в живых из числа всех, сражавшихся на этом месте.