А мой трамвай уже на последнем издыхании. Он скачет изо всех сил. Изъеденное старостью кресло гарцует подо мной, как повидавшее виды седло. Я спешу к тебе. Я слышу,как стучат по крыше спелые жарко-коричневые каштаны. Я вижу огни твоей гостиницы. О, тревожный миг свидания. Я соскакиваю с коня. Уносится дальше, дребезжа и стеная, старый одесский трамвай.
В жаркий полдень на привозе
Она, кривя лицом, кричала на весь привоз: Ах ты, ничтожество». Он что-то ворчал, оскорбляя ее. «Ах ты, гадкое ничтожество», — настойчиво повторяла она. Лицо ее выражало страдание мысли, но ничего другого она не могла придумать. У него с фантазией тоже были нелады. Он упрямо ворчал что-то одинаковое. Вокруг равнодушно сновали люди. Они не верили ни ей, ни ему. «Ах ты, жалкое ничтожество», — она брезгливо бросила на прилавок яркую тряпку, которую перед тем пристально рассматривала и хотела купить. Он снова угрожающе заворчал... Это могло бы длиться бесконечно, если бы не продолжалось каждый день.
Биополе
Кривой, в коротковатых штанах, с высушенным годами лицом, весь инстинктивно страшноватый, он приостановился возле них, задумчиво глядя куда-то вдаль. А они вкусно пили ячменное пиво, и в этот жаркий день оно приятной прохладной и душистой струей текло по их желудкам. И вдруг что-то изменилось. Пиво как будто стало терять вкус. Они еще не понимали, что биополе кривого действует на них. Потом один из них, чуть взболтнув бутылку и хмуро оценив содержимое — на дне ее что-то плескалось, сунул бутылку кривому. Не глядя, кривой взял, не спеша выпил остатки и сунул бутылку в карман. И пошел дальше, чуть волоча за собой хромую ногу.
Зачем мы спешим?
Над белым взрыхленным полем висит самолет и, кажется, совсем не движется. Он врезан в пространство, а мы врезаны в кресла. И покачиваемся на упругих волнах ровного и мощного гула. Нетерпение достичь стегает нас своим туго сплетенным кнутом. Душа не всякого человека обладает крыльями для полета, потому мы довольствуемся крыльями самолета. Мы спешим. Уже объявлено было Домодедово, и все вспомнилось вдруг — стыло позванивающие слова, неудавшееся свидание, письмо, оставшееся без ответа. А самолет все устремлялся к ярко-голубому зареву, которое возникало там, где встречался темно-синий свод с белым, клочковатым полем. Мы пролетели полстраны, а зарево было все так же далеко. С этой мыслью я и сошел с трапа самолета. И, не раздумывая, взял билет и в тот же день улетел во Владивосток. С тем, чтобы там сесть на поезд и долго-долго ехать в Москву, к тебе.