Действительно, уже совсем рассвело. Усеченный полукруг холодного, тускло-красного солнца лежал на рубчатой водной черте горизонта. На лиловатом безоблачном небе белой пленкой проступала луна.
Мимо бортов неслись длинные, пологие волны, шум воды и свист ветра сливались с гудением корабельных турбин. Надвинув шапку еще ниже и подняв воротник, Калугин ухватился за поручень трапа, ведущего к первому орудию, на полубак.
С трапа, ведущего на полубак, было видно, как остроконечный, высокий нос корабля мерно вздымается и снова зарывается в волны. Когда нос поднимался, он врезался темным треугольником в ветреное небо, будто стремясь взлететь в лиловатую голубизну. Когда опускался, брызги волн долетали до самого орудийного ствола, впереди открывалась дымчатая, бугристая, беспредельная вода.
Рядом с огромными клешнями двух якорей, у извивов неестественно толстых цепей, уходящих под палубу, в овальные клюзы, чернела вьюшка с намотанным на нее тонким стальным тросом. Здесь, когда «Громовой» стоял у стенки и Калугин впервые вступил на его борт, развевался на флагштоке огненно-красный гюйс. Теперь гюйс был убран.
Прямо вдаль, возвышаясь одна над другой, глядели две длинноствольные пушки, окрашенные в белый цвет, с кубическими стальными кабинами, защищающими их механизмы.
Три краснофлотца стояли по бокам кабины-щита нижней пушки.
Четвертый матрос, широко расставив ноги, медленно вел по горизонту раструбами большого бинокля. Ветер трепал и завивал влажные полы его тулупа; смотрящий вдаль так глубоко вобрал голову в плечи, что сзади был виден лишь верх его шапки-ушанки над поднятым воротником.
— Порядок! Дробь, — сказал один из моряков.
Он повернулся к ветру спиной, расправляя широкие плечи. Увидев Калугина, четко вытянулся, приложил к шапке ладонь в брезентовой рукавице. Его смуглое, резко очерченное лицо было разгоряченно, из широко раскрытых век смотрели пристальные светлые глаза.
— Здравствуйте, товарищ Старостин! — сказал Калугин. — Вот пришел вас проведать. Да вы продолжайте работать. Подожду, пока освободитесь... Здравствуйте, товарищи!
Комендоры у пушки тоже отдали честь. Старостин смотрел с тем же исполнительным и в то же время настойчиво вопросительным выражением.
— Да я сейчас не занят, товарищ капитан. Вот орудие проворачивали, чтоб не замерзло... Теперь — порядок... Отойдемте-ка сюда, здесь говорить легче...
Они отошли под укрытие щита, к брезентовому обвесу, прикрывающему казенную часть пушки. С другой стороны щита тоже стоял неотрывно глядящий вдаль комендор. Калугин заглянул под обвес, где мерцали циферблаты и смазанные маслом детали; сидя в кожаном креслице, наводчик склонялся у оптического прицела.