— Видимость неплохая, сигнальщики не подведут. А лодки при такой волне в атаку выйти не смогут, — Ларионов как будто думал вслух, потирая красные, замерзшие руки. — Плавучие мины вряд ли есть в этом районе... — Он выдвинул ящик стола, достал коробку с сигаретами и пепельницу странной формы.
— Водки — согреться — сейчас предложить не могу, на походе исключено... — Он вложил сигарету в мундштук, пододвинул коробку к Калугину. — Прошу курить. Может быть, чаю?
— Спасибо, так поздно... — нерешительно сказал Калугин.
— Гаврилов! — негромко позвал командир.
Занавес, укрывающий койку в глубине каюты, отдернулся, с койки встал большеголовый Гаврилов. Шагнув вперед, он молча смотрел на Ларионова.
— Два стакана чайку, Гаврилов. Да смотрите — покрепче. Кипяток на камбузе есть?
— Должен быть кипяток, товарищ командир, — немного сонным голосом сказал Гаврилов. Он взглянул на стенные часы. — Новая вахта только что заступила.
«Чаепитие в пятом часу утра, — думал Калугин. — Оригинально. И вестовой ждал командира, спал на его койке — значит, и он в походе на боевом посту, на своем боевом посту».
— Вам бы поспать сейчас, Владимир Михайлович, — сказал, закуривая, Калугин.
— Я спал... Я днем хорошо выспался... — Ларионов опять говорил почти машинально, будто думая о чем-то другом.
Калугин погасил спичку, и капитан-лейтенант предупредительно пододвинул к нему пепельницу.
— Занятная пепельница, — сказал Калугин. Он взял ее со стола, рассматривая с интересом. Она казалась сделанной из большой плоской кости, прорезанной многими извилистыми углублениями.
— Китовое ухо, — отрывисто сказал Ларионов.
— Простите?
— Пепельница — ухо кита. Подарил мне один приятель, помор. Здесь их берут на память, когда разделывают китовые туши. Занятная вещичка?
— Занятная вещичка, — согласился Калугин, ставя пепельницу на стол.
Они молчали. Ларионов курил, прохаживаясь по каюте. Громко тикали стенные часы. Пепельница и сигареты сползали к краю стола, Калугин отодвинул их подальше от края. Вошел Гаврилов, неся в одной руке два подстаканника со стаканами, полными рубиново-красным чаем, в другой — коробку галет.
— Сахар уже в чаю, как любите, товарищ командир.
— Что слабый такой? — Ларионов скептически рассматривал на свет свой стакан. — Вы морякам подаете чай или гимназисткам?
— Куда ж крепче, — ворчливо сказал Гаврилов. Он стоял в почтительной, строевой и в то же время непринужденной позе, свойственной морякам «Громового». — И так на заварку четверть пачки пошло. Настоящий военно-морской чай.
— Разговорчики, Гаврилов! Делайте что говорю. И товарищу корреспонденту смените стакан.