— словом, от всего того, где выявляется крик его души, отвлекся от всего этого, закурил сигару, закусил куропаткой и почувствовал самого себя. Может быть, у него сидели в это время доктор, священник. Он и спросил их:
«А что, если бы явился на землю святой?..»
«Ну, не может этого быть, — сказал доктор. — Я в это не верю».
«Ох, мы так грешны, — ответил священник, — господь не удостоит нас своей милости».
Словом, никто не допустит возможности такого факта. Так, под разными, предлогами, вероятно, каждый отрицал возможность «чуда». Так могла у Метерлинка родиться тема этой пьесы… А ну-ка, воскресим им богатую тетушку!
Откуда идет улыбка Метерлинка? Эта улыбка подобна улыбке Гулливера, которую вызывают у него лилипуты. В самом деле, представим себе маленького человека, который может утонуть в этой пепельнице. Сказать: «давайте спасать тонущего человека» — не смешно, но сказать это относительно лилипута, тонущего в пепельнице, — смешно.
Борясь с чересчур серьезным отношением к мистической философии пьесы, Е. Б. Вахтангов вначале борется и вообще с серьезным отношением к ее героям.
— Метерлинк написал комедию, а в комедии всегда что-то высмеивается. Но высмеивает здесь Метерлинк не так, как другие. Это не бичующий смех Щедрина, не слезы Гоголя и т. п.… Метерлинк улыбнулся по адресу людей.
Так рождаются под руками Вахтангова вполне безобидные образы первого режиссерского варианта «Чуда».
— Каждый из вас должен найти юмористическую улыбку к тому, кого вы будете играть, полюбить его. Нужно полюбить образ. Даже если я играю злодея, даже если я играю трагическую роль Гамлета. Нужно быть выше того, кого я играю. Все это относится к радости творчества, все это создает праздник.
За что можно полюбить Ашилля[29]? За то, что он так озабочен куропаткой, за то, что он так искренно хочет подарить что-нибудь Антонию. Мы его в это время понимаем, сочувствуем ему. В самом деле: ну что можно подарить святому? Булавку для галстука — смешно, портсигар — смешно, угостить его вином — тоже смешно. Ашилль находится в большом затруднении, и мы его очень хорошо понимаем.
У Гюстава[30] самое смешное в том, что он все очень горячо принимает к сердцу, очень быстро возбуждается. По темпераменту — полная противоположность Ашиллю.
У священника самое смешное — елейность. Его профессия заключается в том, чтобы разговаривать с богом: это создало известные профессиональные приемы. Он не вполне убежден, что перед ним не святой. Поэтому он, на всякий случай, говорит с ним, как со святым.
Смешное доктора — в его профессиональной самоуверенности, несмотря на то, что он ничего не понимает.