Концерт в декабре (Фадеева) - страница 53

В зеленых глазах отражались все признаки надвигающейся бури – они резко потемнели, и прежнего мягкого выражения не было и следа.

- Он мой брат! Не ясно, разве? Он мой родной брат! Я что, оправдываться еще перед кем-то должен?!

От громового крика едва не заложило уши. Захотелось встать и уйти отсюда, чтобы не видеть злости на лице и больших ладоней, сжатых в кулаки.

Боже, к чему вы пришли…

- Не смей поднимать больше эту тему. Понятно? Я не собираюсь оправдываться. Моя жизнь, черт возьми!

Да нет, не это тебя интересовало.

Совсем.

Ни капельки.

Просто хотелось приоткрыть завесу тайны с Воробьева-младшего. Он не сделался для тебя более доступным с тех пор, как ты начала путешествовать с ними, наоборот, стал еще более сдержан и молчалив. Язвителен, колок, иногда откровенно груб, но чаще всего – замыкался в себе. Ему было нужно личное пространство, и ни один человек из их команды не смел его беспокоить. Он продолжал творить, писать песни, генерировал тысячу идей из придуманных только что, ошарашивал друзей выходками, но держал все под контролем. И странно было наблюдать как он, беседуя с кем-то на стоянке или выясняя суть проблемы с организаторами, не переставал обводить окружающее пространство фирменным цепким взглядом.

Точно, не от мира сего…

И именно этот человек продолжал восхищать тебя, волновать. Эмоции не угасли, но только все покрылось пеленой неузнавания, подмены.

- Прости.

Сашка.

Имя отражают суть характера: «Саш-ш-а» - песок сквозь пальцы, шелест листьев.

«Р-р-рома» - как раскат грома в ясный летний день.

- Я зря накричал. Ты ни в чем не виновата.

- Ничего…

Он заставил тебя повернуться. Обнял, прижался поцелуем.

До сих пор немного странно. Ты не привыкла. Страшно было даже поверить в реальность.

- Поцелуй меня, - требовательно шепнули его губы.

Жадные, чувственные пальцы ласкали и словно бы утверждали: все это мое, мое. Не подчиниться было невозможно – он хорошо тебя знал, читал, как раскрытую книгу. Шептал что-то своим хрипловатым голосом, от которого мурашки по коже.

Порыв был резок, внезапен: не успела опомниться, как уже лежала с бесстыдно разведенными ногами и умоляла овладеть. Какие там обиды, какой Ромка? Ты отдавалась другому со страстью, с желанием и пьянящей откровенностью.

В эти минуты тело диктовало свою волю, ты и сердилась на него за это, и получала удовольствие.

Воздух был душным, влажным, его совершенно не хватало, когда ты пыталась вдохнуть. На коже проступила испарина – ты чувствовала ее на своем теле, на его плечах, когда зацеловывала чуть солоноватую кожу. Быстрые движения, стоны – от невозможности сдержать эмоции, темнота, в которую были погружены ваши тела – все скрутилось, смешалось в безумный ураган.