В зеленых глазах
отражались
все признаки
надвигающейся
бури – они резко
потемнели, и
прежнего мягкого
выражения не
было и следа.
- Он мой брат!
Не ясно, разве?
Он мой родной
брат! Я что,
оправдываться
еще перед кем-то
должен?!
От громового
крика едва не
заложило уши.
Захотелось
встать и уйти
отсюда, чтобы
не видеть злости
на лице и больших
ладоней, сжатых
в кулаки.
Боже, к чему вы
пришли…
- Не смей поднимать
больше эту
тему. Понятно?
Я не собираюсь
оправдываться.
Моя жизнь, черт
возьми!
Да нет, не это
тебя интересовало.
Совсем.
Ни капельки.
Просто хотелось
приоткрыть
завесу тайны
с Воробьева-младшего.
Он не сделался
для тебя более
доступным с
тех пор, как ты
начала путешествовать
с ними, наоборот,
стал еще более
сдержан и молчалив.
Язвителен,
колок, иногда
откровенно
груб, но чаще
всего – замыкался
в себе. Ему было
нужно личное
пространство,
и ни один человек
из их команды
не смел его
беспокоить.
Он продолжал
творить, писать
песни, генерировал
тысячу идей
из придуманных
только что,
ошарашивал
друзей выходками,
но держал все
под контролем.
И странно было
наблюдать как
он, беседуя с
кем-то на стоянке
или выясняя
суть проблемы
с организаторами,
не переставал
обводить окружающее
пространство
фирменным
цепким взглядом.
Точно, не от
мира сего…
И именно этот
человек продолжал
восхищать тебя,
волновать.
Эмоции не угасли,
но только все
покрылось
пеленой неузнавания,
подмены.
- Прости.
Сашка.
Имя отражают
суть характера:
«Саш-ш-а» - песок
сквозь пальцы,
шелест листьев.
«Р-р-рома» - как
раскат грома
в ясный летний
день.
- Я зря накричал.
Ты ни в чем не
виновата.
- Ничего…
Он заставил
тебя повернуться.
Обнял, прижался
поцелуем.
До сих пор немного
странно. Ты не
привыкла. Страшно
было даже поверить
в реальность.
- Поцелуй меня,
- требовательно
шепнули его
губы.
Жадные, чувственные
пальцы ласкали
и словно бы
утверждали:
все это мое,
мое. Не подчиниться
было невозможно
– он хорошо
тебя знал, читал,
как раскрытую
книгу. Шептал
что-то своим
хрипловатым
голосом, от
которого мурашки
по коже.
Порыв был резок,
внезапен: не
успела опомниться,
как уже лежала
с бесстыдно
разведенными
ногами и умоляла
овладеть. Какие
там обиды, какой
Ромка? Ты отдавалась
другому со
страстью, с
желанием и
пьянящей
откровенностью.
В эти минуты
тело диктовало
свою волю, ты
и сердилась
на него за это,
и получала
удовольствие.
Воздух был
душным, влажным,
его совершенно
не хватало,
когда ты пыталась
вдохнуть. На
коже проступила
испарина – ты
чувствовала
ее на своем
теле, на его
плечах, когда
зацеловывала
чуть солоноватую
кожу. Быстрые
движения, стоны
– от невозможности
сдержать эмоции,
темнота, в которую
были погружены
ваши тела – все
скрутилось,
смешалось в
безумный ураган.