— У тебя жар и от долгой болезни ослабел слух,— объяснил ей Георгий.
— И для тебя, Георгий, надо седлать коня. Ты образованный человек, говоришь по-русски. Ты можешь объяснить начальнику Брусулову все наши бедствия, — сказал князь.
— Как только Георгий покинет меня, я умру! — решительно заявила Гуло.
— Видишь, отец, Гуло не отпускает меня ни на шаг от себя! — ответил Георгий.
Если бы даже не было этой причины, Георгий все равно не согласился бы ехать в Озургети, чтобы донести властям на крепостных.
— А кто же теперь оседлает коня? Конюха нет! — крикнула со двора Тамара, подводя хорошо откормленного вороного к балкону.
— О-о, разрази господь мужиков! — воскликнул в отчаянии князь. — Что же делать? Я сам никогда. не седлал коня.
— Не волнуйся, отец, я оседлаю его для тебя„ это не так сложно! — успокоил его Георгий.
Он вынес убранное серебром седло, установил его на спине коня, подтянул подпруги.
— Вот и все, отец, видишь, как это просто. Мы, господа, совсем в юродивых превратились, полагаясь на крепостную дворню. Боимся обжечь руки о работу, А руки у нас такие же, как и у крепостных.
— Что поделаешь, сынок. Не приучен работать с, детства, а теперь стар стал, поздно привыкать! — ответил , отец Георгию.
Потом еще раз послал в преисподнюю всех крестьян и приказал: держать ворота на замке, спустить с цепи собаку, а в случае, если нападут повстанцы, за помощью обратиться к тому парню, к нашему крестнику, Бесиа. Он непременно выручит...
Он сел на коня и в сопровождении управляющего и нескольких вассальных дворян выехал в Озургети. — Боже, до чего мы дожили! — воскликнула княгиня. — Мои родители при дворе бывали, и родители моего мужа тоже, а теперь мужик, сын моей дворовой девки, смеет говорить, что он — нам ровня, что у нас одинаковая кровь! Скорее земля разверзнется, небо обрушится на голову, чем это сбудется! — причитала она, умирая от страха, что на весь дом остался только один мужчина — Георгий.
И Гуло боялась не меньше матери, припоминая события 1793 года.
— Что, если у нас повторится такое же кровопролитие, какое было во Франции в революцию 1793 года! — с трепетом думала она.
Георгий упрекал себя за то, что он не с повстанцами, и нервно расхаживал по террасе.
Дворовые девки, за исключением Тамары, часто заходили к барыне и утешали ее, как могли:
— Где это слыхано, чтобы крепостные сбегали от господ? Это начало второго пришествия! — говорили они ей.
А Тамара, обиженная на княгиню за утренний разговор, носилась по хозяйству, приговаривая: