Поломавшись, Квасницкий все-таки поведал Глюку историю вчерашнего своего визита в госпоже Новиковой, и закончил речь как раз когда они подошли к воротам дачи, прекрасным чугунным воротам, на которых изображены были какие-то неведомые геральдические звери с крыльями и завитыми ленточкой языками, а вокруг зверей – цветы и листья. Задними когтистыми лапами звери упирались в чугунные завитушки, а в передних левый держал свернутый в трубочку пергамент (из чугуна, разумеется), а правый – развернутую чугунную грамоту, на которой сияли золотые буквы: "Генрих Цванцигер", по-русски, а ниже – то же самое по-немецки. Под золотыми буквами голубой масляной краской приписано было: ул. Длинная, 45.
— Какая лаконичность, — восхитился Квасницкий, — какая сила в этих названиях! Улица называется "Длинная", а переулок "Короткий". Полет фантазии!
— Ну, — сказал Глюк, — в этом фантазии все же больше, чем у петербуржцев с их линиями: "первая, вторая…"
Возле ворот, под козырьком (для защиты от дождя) висел свитый из проволоки хвостик звонка.
На звонок откликнулись не сразу; хвостик пришлось дергать три раза, когда, наконец, появился подросток в галошах на босу ногу, в холщовых штанах и по пояс голый: "шибеник Костик".
— А пускать никого не велено, — сказал он, глянув на молодых людей исподлобья быстрыми глазами. — Полицмейстер с утра был, приказал, чтобы никого…
— Мы с Феликсом Францевичем давние знакомые барыни, с личным визитом, — веско, с расстановкой произнес Квасницкий. — Да я ж вчера был, не помнишь, что ли?
За чугунными воротами просматривались клумбы с каннами, петуниями и резедой, двухэтажное здание дачи.
На веранду выскочила горничная в темном платьице и фартуке с наколкой, потом скрылась в доме, и через минуту появилась опять, сбежала со ступенек и направилась к воротам.
— Костя, впусти! — крикнула она, — барыня велели!
— Ну, да, — проворчал Костик, — околоточный же потом мне ухи открутит, а не барыне…
Но ворота открыл.
Тяжелые створки подались бесшумно и легко на хорошо смазанных петлях.
Горничная, чуть присев в приветственном книксене, повела гостей вокруг дома по выложенной лавовыми плитками дорожке, обсаженной со стороны огорода низеньким буксом. В одном месте букс был изломан.
— А ну постой-ка, милая, — сказал Квасницкий. — Как я понимаю, это здесь нашли мадемуазель, верно?
— Нет, сударь, чуть подальше, тут бы ее сразу заметили.
Чуть подальше от дорожки росли высокие кусты укропа, пошедшего уже в семя. Один куст был сломан.
— Нынче полили, а то господин околоточный надзиратель прежде не велели, — сказала горничная. — Та следов уж и не видно.