Вадим подошел к отцу, одной рукой придержал его голову, а другой резко выдернул обломок стрелы из растерзанной глазницы. Ни капли крови не вытекло из рваной раны, только рука мертвеца лежавшая на столе сжалась в кулак, и дрогнуло веко уцелевшего глаза.
– Мы хотели сразу же удалить стрелу, но брат убедил нас, что весь его разум сосредоточился в ее наконечнике, – хрипло произнес Олег и, закрыв лицо руками, выбежал из зала.
Молча, мы последовали за ним.
Жутко начинался наш первый день в стране русов, в стране, которая должна была стать для нас второй родиной.
Олег так стремительно покинул нас, что мы не смогли его догнать – все-таки не пристало нам, сломя голову, нестись прочь из дома, где нас приняли с надеждой и благославлением. Я чувствовал, что Рюрику надо было осмыслить услышанное, укрепиться в своем решении, а то, что оно принято – я не сомневался: отступать он не привык, да и выбора у него, по существу не было.
Все по-прежнему молчали и, не сговариваясь, брели к покинутому вчера перед боем драккару мимо обгорелых построек, мимо плотников уже окорявших принесенные из леса сырые бревна, мимо перепачканных сажей детишек, самые смелые из которых подбегали к нам вплотную и некоторое время следовали за нами, восхищенно размахивая ручонками.
Драккар никем не охранялся, но вся добыча, захваченная у франков, несомненно, оставалась нетронутой. Теперь она могла пригодиться, и ее следовало разделить на две равные части – одна Рюрику, другая, в свою очередь, разделенная на пятерых – остальным. Таков был обычай нашего рода, но теперь, на новой земле, с новым народом, поклонявшимся иным богам и имевшим неизвестные нам традиции и законы – как мы должны были поступить с этими, варяжской кровью омытыми трофеями?
Рюрик впервые за сегодняшний день выразительно взглянул на меня – я изучающе скользнул по лицу Дира, вдруг вспомнив его первую откровенную реакцию на решение откликнуться на призыв русов – и предощущение разверстывающейся трещины в отношениях между нами заставило меня чуть сдвинуть брови к переносице, а образовавшаяся складка между густыми бровями насторожила конунга и многое поведала Рюрику. Позднее я старался избавиться от привычки хмуриться во время неприятия будущих назревающих действий, и лишь Рюрик безошибочно предугадывал по моей переносице возможную развязку неминуемых событий, пытаясь их отсрочить или, наоборот, по-возможности, приблизить. Но и ему с каждым разом становилось все труднее читать книгу будущего по моему скупому на выражение чувств лицу.