Так вот, Лешак, не пропуская встречи ни со знатным гостем, ни со странствующим бродягой знал о том, что делается при других княжеских дворах не меньше, чем о событиях в Изборске. Неведомыми путями добиваясь регулярных свиданий со мной, он постоянно твердил о готовящемся заговоре в Новгороде. Десятки русичей и варягов готовы якобы принять в нем участие, а во главе всего стоит кто-то из знатных и близких к Рюрику людей. Своей настойчивостью и постоянством он добился того, что я после нескольких встреч поверил ему и приказал выведать имя предателя, но Лешак на следующий день после моего приказа умер, ничего не успев передать мне. Его нашли с кружкой в вывернутой из локтевого сустава руке, с вздутым, как у готовой разродиться женщины животом и с открытыми глазами, темные зрачки которых сузились до размеров еле видимых точек.
– Жаль, что не удалось встретиться с ним, – я и сам чувствую, что в Новгороде готовится что-то смутное, неподвластное мне, – огорченно вздохнул Рюрик.
– Теперь ты понимаешь, что я не могу доверять даже Синеусу?
– Может быть, ты слишком жесток в отношении к нему, но на твоем месте я поступил бы так же.
– Рюрик, поклянись, что кто бы ни был этот человек, замысливший гнусное предательство, ты не казнишь его. Изгони его из страны, предай публичному позору, заточи в подземелье – но не проливай крови – наступит день, когда последняя капля переполнит чашу и кровь зальет все вокруг.
Рюрик безоговорочно исполнил волю младшего брата, и с согласия поблекшего Трувора мы покинули его опочивальню.
Тризну по усопшему справляли по обычаю кривичей. Первый день после смерти Трувора был заполнен девичьими плясками и пением, ратными игрищами дружинников. На следующий день вместе с умершим в просторную могилу, выкопанную в песчаной почве, положили труп его молодой жены, умерщвленной в то время, когда члены ее господина еще не успели окоченеть полностью, боевое оружие, дорогую посуду и горсть монет. Сверху над могилой насыпали высокий курган – и каждый, от мала до велика, должен был принести хотя бы горсть земли от своего дома. Чем более уважаем был умерший среди людей и богов, тем выше взгромождалась искусственная насыпь над его останками. Третий день был посвящен поминальному пиру, который накануне стали ожидать уже с нескрываемым нетерпением, ибо в предыдущие дни, согласно негласному закону, питались только хлебом и водой.
Грубые вместительные столы наспех соорудили поблизости от могильного холма и обильно заставили его всевозможной снедью, приготовленной женщинами в ночь после погребения. Ранее мне не приходилось видеть столько разнообразных яств и лакомств, без особого разбора взгромоздившихся на свежеструганных досках. Свиной окорок в чесночном соусе, лосиный студень с протертым хреном, тушеный заяц в луковой подливе, говяжья печень, заправленная сливками, чередовались с копченым сомом, плавающим в собственном жиру, рыбьей и грибной икрой, печеными яблоками, творожными лепешками, залитыми пахучим цветочным медом, пирогами с черникой, малиной, щукой и курятиной. Крепкий медовый напиток был подан в глубокой лохани, способной вместить человека, если бы он захотел в ней искупаться, и черпали из нее ковшом, удерживаемым обеими руками; заморское вино вереницей пузатых бочек укрылось в тени свеженасыпанного кургана. Не удивительно, что непререкаемое почтение обряду погребения скоро уступило место громогласным поминальным тостам, неумеренному возлиянию и чревоугодию. Лица пирующих зарумянились, вслед за зловонием первой отрыжки улетучились скованность и стеснительность, и, связанная до этого общей скорбью единая масса мужчин распалась на отдельные островки, сами по себе плывущие по неуправляемому течению хмельной реки.