Свенельд или Начало государственности (Тюнин) - страница 61

        Я не злоупотреблял вином,  единственный раз пригубив из переполненного кубка после поминальной речи Рюрика, и прислушивался к пьяным разговорам, памятуя о том, что  вместе с количеством выпитого возрастает и количество слов, соответствующих тайным мыслям и намерениям. И хотя поведение присутствующих становилось все более разнузданным и разгульным – я не уловил ничего подозрительного, заметив лишь, что помимо меня оценивающим взглядом окидывают сложившиеся группы пирующих и Рюрик, и Синеус, и Олег, что выглядело оправданно и объяснимо. Вадим дремал, склонив голову на грудь, изредка вскидывая мутные глаза, взор которых растекался по нашим лицам густой, сладкой патокой.

              Один за другим мужчины поднимались из-за стола, и вонь от богато насыщенной  мочи, перемешаясь с винными парами, клубилась над столом, забиваясь в ноздри, словно дорожная пыль. Назад, за стол, покачивающейся походкой, возвращались не все, но и вернувшиеся то и дело с громким стуком роняли головы  на доски, не всегда сумев придать им подобающее положение.

              Пир заканчивался. Наступали сумерки. Многоголосый храп владычествовал над окрестностями, как вдруг откуда-то издалека донеслись жалобные звуки гуслей, притягивающие своей мелодичностью и контрастностью по сравнению с самодовольным, разухабистым храпом десятков сытых мужчин. Рюрик, Синеус, Олег, я и несколько трезво стоящих на ногах дружинников двинулись в сторону раздающейся  песне. 

 Три сына у князя, но княжить один
 По смерти отца из них должен.
 И станет он младшим не брат – господин,
 И душу сомненья не гложут.
 Сквозь битвы и славу он их поведет,
 Отцовскую мудрость пророча,
 Но будет ли счастлив, когда позовет
 Их смерть в благодатные рощи.

 Гусляр – слепой, неопределенного возраста мужчина с редкими жирными волосами в подстриженной бороде не насторожился нашему приходу, хотя слова его песни прервались, и только длинные, безволосые пальцы безостановочно теребили чудодейственные струны, извлекая щемящую мелодию, таявшую в вечерней разреженной прохладе медовым дуновеньем.

         – Откуда такая странная песня? – обратился к певцу Рюрик.

 – Если бы я знал, откуда появляется мотив и рождаются слова к нему – я не был бы их добровольным рабом. Надо просто терпеливо ждать прихода  песни и вовремя откликнуться на ее  зачатье.

 – Но кто-то ждет, приносит жертвы   – и все напрасно.

 – Значит, где-то ждали ее дольше, и приносимые жертвы были щедрее и искреннее.

 – Мне кажется, ты не спроста оказался сегодня в Новгороде!

 – Конечно! Для слепого гусляра дом там, где его слушают, обеспечивают кровом и пищей. А где его будут принимать лучше всего, как не на пирах, скорбных или радостных!