Ночь прошла незаметно, безо всяких треволнений и приступов дурного сна. Вообще, когда утро обрушивается, внезапное и покойное — новый день можно встречать во всеоружии: прекрасно отдохнувшим телом и душой. Илейко, молодецки выдохнув, выбрался из-под теплой шкуры, оживил огонь и, получая радость от каждого движения, размял свое тело. Мышцы отзывались готовностью к любым нагрузкам.
Зараза фыркала и поочередно дрыгала ногами — таким способом она выражала свою решимость к дальнейшему пути. Даже без утренней порции овса. Сегодня и она могла быть рысаком.
Но Илейко не торопился: вскипятив себе настойки из меда и морошки, напившись и закусив, он присел на колоду и принялся раздеваться. Дело-то житейское, по лесу и голым можно идти. Даже нужно — одежду не изорвешь и ничем не испачкаешь. Так, наверно, рассудила лошадь, всем своим видом показывая, что ничего необычного не происходит.
Но лив также неторопливо принялся облачаться снова, только несколько необычным образом: шиворот-навыворот. Получилось забавно. Получилось необычно. Получилось никому не понятно. Хотя, и понимать-то было некому. Или — есть кому?
— Шел, нашел, потерял, — сказал человек громко и в никуда, то есть на все четыре стороны.
Сей же момент, словно из-под земли, перед ним образовался еще один человек. Да так, не человек, а одно недоразумение.
Был он низкорослым, каким-то косматым и безошибочно можно было предположить, что как раз он мог по достоинству оценить шутку, учиненную с одеждой Илейкой. Кафтан на незнакомце был одет по-диковинному: левая пола запахнута за правую, а не наоборот, как весь честной народ привык. Алый кушак мог бы выгодно отвлечь внимание от такой манеры одеваться, да обувка сводила все это на нет: правый сапог был одет на левую ногу, а левый на правую. Глаза у мужичка неистово горели зеленым огнем, на левой скуле разлился во всю возможную ширь роскошнейший лиловый синяк. Отсутствие правого уха только подчеркивали уложенные явно без помощи всяких гребней волосы. И вся кожа на нем отливала какой-то синевой.
— Конечно, — сказал мужичок, чем немало удивил Илейку. — Ты бы еще закричал: овечья морда, овечья шерсть!
Лив откашлялся для приличия и отступил почему-то к невозмутимой Заразе. Как бы невзначай, он взглянул на пришельца через правое ухо лошади.
Этим он почему-то развеселил незнакомца до булькающего хохота, хлопков руками по ногам и указательного пальца, направленного на него.
— А что тут смешного? — удивился Илейко.
— А, догадался, — веселился мужичонка, но никуда не исчезал, булькал себе смехом и нисколько не пытался проявить недоброжелательности.