Он проснулся от звука пьющейся воды; пьющейся не маленькими, экономными глотками, а с жадным хлюпаньем и урчанием, словно бы у человека был в горле насос. Сначала Николсон решил, что кто-то пробил их последний бак, однако тут же увидел, что дело не в этом. Молодой солдат Синклер, сидевший на банке возле мачты, держал у рта черпак. Это был восьмидюймовый черпак, вмещавший много воды. Синклер откинул голову назад и осушал последние капли.
Николсон с трудом поднялся на ноги, осторожно пробрался вперед меж распростертых тел и забрал черпак из рук юноши. Старший помощник дал паре капель медленно скатиться себе в рот и поморщился от острого соленого привкуса. Морская вода. В этом не было никаких сомнений. Юноша поднял на Николсона широко раскрытые безумные глаза и тупо уставился на него. По меньшей мере шесть человек наблюдали за ними с апатичным безразличием. Кто-то наверняка видел, как Синклер опускал черпак в море и затем пил, но никто не остановил его. Никто даже предостерегающе не крикнул. Возможно, они решили, что это было хорошей идеей. Николсон покачал головой и посмотрел вниз на солдата.
— Это была морская вода, не так ли, Синклер ?
Солдат ничего не ответил. Сумасшедшие пустые глаза, не отрываясь и не моргая, смотрели на Николсона.
— Вы выпили всю ее? — настойчиво спросил Николсон, и на этот раз юноша ответил монотонной серией ругательств.
Несколько секунд старший помощник молча изучал лицо Синклера, потом устало пожал плечами и отвернулся. Солдат привстал с банки, протягивая к черпаку скрюченные пальцы. Николсон слегка оттолкнул его, и он снова грузно опустился на свое место и положил голову на руки, медленно, из стороны в сторону покачивая ею. Поколебавшись, старший помощник отправился на корму.
Миновал полдень, солнце пересекло зенит, и жара усилилась. Шлюпка теперь казалась совсем вымершей, и даже Фарнхольм и мисс Плендерлейт покорились неспокойному сну. И когда после трех часов дня уже самые стойкие поверили, что они потерялись в бесконечном чистилище, наступила неожиданная перемена.
Перемена была такой неуловимой, что поначалу не смогла запечатлеться в шатком сознании людей. Первым ее заметил Маккиннон, сразу понявший ее значение. Немного поморгав от отраженных глянцевой поверхностью моря и бивших в глаза солнечных лучей, боцман выпрямил спину, обследовал горизонт от севера к востоку и впился пальцами в руку Николсона.
— В чем дело, боцман? — быстро спросил Николсон.
Но Маккиннон лишь смотрел на старшего помощника, раздвинув потрескавшиеся воспаленные губы в счастливой улыбке. Николсон воззрился на него безучастным, непонимающим взглядом, подумав было, что вот и Маккиннон перешагнул грань. И вдруг до него дошло.