— Это не морж! — опять закричал сын.— Он пляшет!
— И правда — пляшет! — Жена, смеясь, отвела в сторону подзорную трубу: — Это Умка! — Она опять прильнула к окуляру: — Ой, какой веселый! И точно — как пират после добычи. Поймал моржа и радуется.
— Умка-победитель,— сказал сын.— Смотрите, уха одного нет. Морж, что ли, откусил?
Льдина выплыла против дома, и я наконец простым глазом различил зверя. Да, это был огромный белый медведь. И действительно, он плясал рядом с неподвижным моржом. В жизни не видел ничего подобного! Медведь размахивал передними лапами, соединял их над головой, разбрасывал в стороны, а потом с силой стучал в грудь или по блестящему желтому брюху. А здоровенный, тонны на полторы, морж лежал неподвижно в неестественной для живого существа позе — к нам спиной и мордой. В полуметре от его головы лежала ледяная глыба темно-розового цвета. Я попросил бинокль. Глыба была залита кровью. Свежие пятна ее ярко блестели и вокруг неподвижного тела.
— Умка взял «Ледяного голландца» на абордаж,— сказал я.— И совсем недавно. Наверное, Умка стукнул моржа вон той ледышкой.
— А теперь он празднует победу?
— Да, это танец победы над могучим врагом. Когда Умка ловит нерпу, он веселится гораздо меньше, ведь такая добыча попадается почти каждый день. А моржа он осилит, может быть, всего несколько раз в жизни.
Льдина между тем проплыла мимо поселка и исчезла за сверкающими волнами, завесами снега и потоком солнечных лучей. Словно растаяла. Я тогда и подумать не мог, что это видение — колечко из цепи одной старой и немного таинственной истории.
Наступила зима. Мы уехали на перевалбазу, к месту своей работы.
Однажды жена с сыном отправились на лыжную прогулку вокруг дома. Собаки, конечно, увязались следом. Сначала до меня долетали веселые крики и взбудораженный визгучий лай: вся ватага каталась с нашего моренного бугра в сторону озера. Потом, в работе, я как-то отвлекся от всего происходящего в стороне. И вдруг услышал далекий собачий голос. Это кричал Пуфик. Затем к нему присоединилось и все остальное собачье поголовье. Но их лай был каким-то визгливым, растерянным. Что за напасть? Я схватил шапку, выскочил в сени и сдернул бинокль. Бинокль висел в сенях, потому что зимой он должен быть «замороженным». Иначе, попадая из теплой комнаты на холод, линзы враз запотеют.
Между тем ком собачьих голосов докатился до дома, и стоило распахнуть дверь из сеней на улицу, как меня облепили верные друзья и соратники. Они накинулись кучей, теснясь и прыгая друг через друга, норовя закинуть лапы мне на плечи и лизнуть в нос. Растерянность и страх, которые я слышал минуту назад, сменились весельем и радостью.