Ждал я недолго. Буквально минут через десять посмотрел. Сидит! Сидит на гнезде! Навел объектив: трава... Трава совсем загораживает журавля. Медленно, едва-едва я стал поднимать телевик — и вот бы еще полсантиметра, и я бы щелкнул, только бы эти полсантиметра! Посмотрел в видоискатель, а стерх улетел.
Ничего, думаю. Время у меня неограниченное, полежу.
На этот раз прошел час, не меньше. Я выглянул. Журавль опять сидел. Но о том, что было в прошлый раз, можно было лишь мечтать. Едва я чуть-чуть шевельнул" трубой, птица поднялась. Наверное, она следила уже только за мной. Все было бесполезно. Я вылез из мешка и встал не таясь. Паша привез мне сапоги. Скрываться не имело смысла, мы отправились к гнезду, сфотографировали его, обмерили. Надо было уезжать...
Но мы с Пашей теперь уж все продумали. Снимем в этом году стерха. На гнезде.
Владимир Евгеньевич Флинт, зоолог, кандидат биологических наук
На полках перед книгами лежали камни. Очень невзрачные, и, значит, был какой-то другой смысл в том, что они лежат тут, в доме Божукова.
Я брал любой, первый попавшийся камень... Это сланец с пика Коммунизма. А это белый мрамор с Хан-Тенгри. Дело не в красоте камня, важно, что он с покоренной вершины, с самой верхней точки.
— И все берут?
— Это ведь тоже мода. Но если подумать... Два года человек ходит за инструктором. След в след. Не имеет права на шаг в сторону. Два года видит впереди, себя только спину и ноги инструктора. И потом твой первый самостоятельный подъем. Буквально теряешься от счастья и неожиданности: иди куда хочешь, сам выбирай дорогу... И тогда ты вдруг понимаешь, что отвечаешь за свою жизнь сам. Нет больше инструктора. Поднимаешься и изо дня в день думаешь только об одном: стоять твердо. Перед тобой лишь одна стена. День, два, три... Когда выходишь наверх, становится хорошо.
Если бы я мог описать это чувство точно — когда ты уже наверху, — то, наверно, не надо было бы подниматься в другой раз... Стоишь, смотришь вниз... Тут каждый думает в меру своей фантазии. Ни один альпинист не осмелится предполагать, что думает в эти мгновения другой. Я лично чувствую, что мне хорошо. Фотографирую, беру камень. Любой. Другие ищут только красивый, некоторые не берут никакого.
— Кажется, теперь понятно, как глупо задавать «вечный» вопрос: «Зачем же вы все-таки поднимаетесь на вершину? С таким трудом?»
— Да, альпинисты, одни из немногих, всегда в странной ситуации: вопрос, зачем мы лезем вверх, преследует нас...
Только в наших горах тысяч двадцать человек восходит на вершины ежегодно. Мне незнаком большой альпинист, в окружении которого или с ним самим не случилось бы ничего драматического. И все-таки на следующий год по горам бродят те же двадцать тысяч.