Этот город моложе многих из тех, кто живет в нем. У города словно бы и нет прошлого, только какие-то штрихи, понятные и знакомые тем, кто строил его. Многие, кто здесь начинал, все так же ездят из города на промплощадку, где теперь атомная станция. Она как бы дала начало городу и росла вместе с ним, чтобы потом, спустя несколько лет, ее энергия разбежалась по разным уголкам этого северного края, зажигая огни новых строек... Подросло поколение, которое шумит и хохочет в автобусах и на улицах. Один из таких хохотунов — паренек лет пяти — привлек мое внимание, и вдруг в сидящем рядом с ним отце я узнал Николая, того самого, в солдатской шапке, о котором напомнил Михайлов. Мы вместе вышли, пошли по улице, хотели зайти в кафе, но оно оказалось закрытым. Я спросил почему, а Николай улыбнулся.
— Переходят на новую форму обслуживания. Теперь у нас в кафе будут официантки. Я их видел, молоденькие девушки, все в белых фартучках, в униформе... Да, ты обязательно зайди ко мне, — сказал Николай и тут же написал свой адрес.
Всего несколько лет назад мы встречались с этими людьми у костров, на дорогах, а теперь каждый называет свою улицу, свой дом…
Надир Сафиев, наш спец. корр.
Кольский полуостров, январь 1973 г.
Ганс Гюрнт, глава шпреевальдских гондольеров, долго и придирчиво выбирал шест и теперь стоял у воды, поджидая еще кого-то, поглядывал время от времени назад, на пустынную улочку, отходящую от пристани.
Солнце опускалось над островерхими, такими немецкими, кровлями Люббенау, и Ганс все нетерпеливее постукивал шестом о каменные плиты. Щербатые края плит в зеленой глубине воды заросли прядями легких шелковистых водорослей.
Наконец Гансу надоело ждать.
— Ладно, — сказал он. — Поехали. Я вас лучше с русалками познакомлю. — И он передал мне шест, а сам начал подтягивать за рыжую цепь ближайшую гондолу.
Шест у него был хорош. Длинное — метра четыре — древко из прямослойного ясеня, в меру упругое, венчала небольшая лопасть. А на самом конце торчала стальная вилка, двузубая и острая. Шест-весло, темное, отполированное ладонями до лакового блеска, на вид тяжелое, точно литое, оказалось легким и прикладистым. Наверное, ходить на лодках с ним одно удовольствие. И я сказал об этом Гюрнту.
Ганс ухмыльнулся,
хмыкнул и прыгнул в гондолу. Ловко так прыгнул — лодка и не качнулась, лишь два-три желтых листа слетели в воду.
И лодки с резными белыми скамейками, и причал, и горбатый мостик невдалеке — все густо засыпано опавшими листьями. Осень. Оттого тихи и малолюдны улицы средневекового города, пусты и каналы — бесчисленные рукава рек Шпрее и Мальксе.