Люббенау отдыхал, упиваясь покоем после схлынувшего летнего нашествия туристов со всей ГДР. Лишь изредка показывалась на улицах повозка угольщиков, которую тянули ленивые битюги. Резкий цокот подков по мощеным мостовым сухо отскакивал Шарлотту Штиллер, когда часа три-четыре кружили по водным дорогам Шпреевальда. А сейчас во все глаза глядели на ее костюм — фантастическое, сказочное, элегантное хитросплетение жестких, как металл, накрахмаленных кружев, платков, лент, бантов, передников и прочее, и прочее...
Впрочем, нет особой нужды описывать всю от стен желтых, розовых, белых домиков, таял вдали.
Наступало время, когда три сотни шпреевальдских гондольеров начинали подыскивать на зиму иную работу; и наши берлинские друзья Лютц и Рози в один голос говорили, что ехать в эту пору в Шпреевальд — пустой номер, что лодочников теперь уж не найти, а ходить пешком по берегам каналов — какой интерес?
Но мы все же отправились... И первый, кого мы увидели на окраине Люббенау, был трубочист. Он стоял, привалившись к стене старой мельницы, сложенной из дикого камня и увитой плющом по самый конек. Стоял без дела, блаженно прищурившись, подставив чумазое лицо лучам нежаркого уже солнца.
Рози обрадовалась и сказала: теперь все в порядке! Раз уж попался трубочист — все будет в порядке! И через полчаса мы нашли Гюрнта...
Человек семь вместе с нами стояли на причале и ждали, когда Ганс кончит возиться в гондоле. Наконец он разогнулся, смахнув со скамеек последние ворохи листьев, приглашающе махнул рукой, но вдруг прислушался. Кто-то, невидимый пока, постукивая каблучками, приближался к пристани.
Лукавая физиономия лодочника преобразилась, стала нарочито возмущенной И когда из-за угла показалась женская фигура, Ганс неожиданно громоподобно гаркнул — эхо покатилось под мостами:
— Шарлотта! Где же ты пропадала? Мы уже вернулись! — Несомненно, он был доволен, что она все-таки подоспела.
Это уже потом мы как следует разглядели саму эту красоту, потому что есть фотографии. Лучше один раз увидеть...
Во всяком случае, Ганс заметно повеселел. Шарлотта пришла, солнце стояло еще достаточно высоко, и можно было трогаться в путь. Мы свободно разместились в гондоле, Гюрнт встал на корме в лихо заломленной тирольской шляпе. Он вогнал шест в дно, бицепсы под тонким сукном пиджака налились тугими мячами. Но гондольер наш по-прежнему беспечно улыбался, потому что это была его профессия — толкать гондолу и улыбаться. И он сказал: «Попрошу закрыть глаза — скорость сейчас увеличится чрезвычайно». Наша гондола тихо скользнула под первый мост...