Хоппер протянул ему свой портсигар. Траунсер взял сигарету, а потом еще две, чтобы хватило до конца вечера.
Он жадно затянулся и со вздохом облегчения выпустил дым.
— Я насчет этих самых школьных дел, — продолжал он. — До сих пор меня это мало трогало.
— Вы что, совсем не умеете ни читать, ни писать? — спросил Хоппер.
— Я умею подписываться,— ответил Траунсер с гордостью. — И я могу прочитать в комиксах почти все. Только, знаете, я хочу научиться читать и писать как следует.
Траунсер улыбнулся во весь рот, обнаружив при этом два ряда великолепных белых вставных зубов, совершенно не гармонировавших с его помятым лицом.
— Видите ли, — продолжал Траунсер, — как это получилось: несколько месяцев назад я на ходу спрыгнул с мопеда и зашиб себе ногу, и меня уложили в военный госпиталь. Лежу я себе в маленькой такой палате, и вдруг как-то раз вечером какой-то псих включил это чертово радио, а потом вышел и бросил меня одного. И оказалось, он оставил его на третьей программе, чтоб ей пусто было, а я тут валяюсь в постели и даже встать не могу, чтобы выключить! Хочешь не хочешь пришлось слушать. А давали какую-то пьесу, и все в стихах, все в стихах. Я-то стихами никогда особенно не интересовался — ну, там песня какая-нибудь: «Гунга-Дин» или «Мой маленький зеленоглазый идол» — это еще куда ни шло, а уж от этой заумной муры меня аж замутило. Но только, знаете, эта пьеса меня проняла. Я ничего такого раньше не слыхал. Это было просто черт знает что!
Траунсер, утомленный длинным монологом, затянулся сигаретой. Его маленькие черные глазки восторженно поблескивали. Он протянул Хопперу какую-то книжонку.
Хоппер посмотрел на обложку. Это оказалась пьеса модного импрессиониста.
— Вот как, — довольно некстати сказал Хоппер.
— Из-за этого-то я и лез из кожи, чтобы попасть в ваш класс, — пояснил Траунсер.
Хоппер вздохнул при воспоминании о неудачном дебюте.
— Вряд ли у меня что-нибудь получится. Солдаты, кажется, не очень-то хотят учиться.
— Как я с ними поговорю, так захотят, — сказал многообещающе Траунсер, — об этом-то я пришел договориться. Вы меня учите читать и писать как положено, а я уж догляжу, чтобы ребята тоже занимались, нравится им это или нет. Это же для вас будет марка! Чуете, что будет с командиром!
— Вы что, правда думаете, что сумеете уговорить их работать? — недоверчиво спросил Хоппер.
Траунсер сжал огромные кулаки так, что костяшки стали похожи на стальные кастеты...
Командир эскадрильи Костейр имел обыкновение время от времени проверять специальный класс для неграмотных, и теперь, поскольку новый сержант вел это дело уже более шести месяцев, он решил, что настало время туда наведаться. Это была неприятная обязанность, и он всегда старался от нее увильнуть, потому что бесконечно сменявшиеся сержанты, которые преподавали в этих классах, при всем желании не могли добиться более чем десятипроцентной успеваемости, а для командира, который очень гордился высокой репутацией эскадрильи, эти десять процентов были пятном не менее темным, чем плохо начищенная пуговица.