На Родину Ерошенко попал на склоне лет. Домой возвратился не известный путешественник — о скитаниях своих он рассказывать не любил, — не признанный писатель (творения его хранили японские и эсперантские журналы), а просто много повидавший слепой.
Он ищет Японию в Москве, работает переводчиком в Коммунистическом университете трудящихся Востока. Но Япония уже в прошлом. А что делать сейчас? На этот раз он выбирает край земли — Крайний Север. Едет на Чукотку к старшему брату Александру.
Он учится ловить рыбу и каюрить. Он мчится один на собаках сквозь сумасшедшую пургу. Собаки бросают его, но, к счастью, потом находят. И что же, это пугает его? На «Челюскине» плавал его брат. После крушения ледокола Ерошенко вновь выезжает на нартах — сотни километров по тундре, один, к месту аварии.
Зачем слепой испытывал терпение слепой стихии? Быть может, хотел сам перед собой утвердиться: здесь, на Севере, он может не меньше, чем на далеком юге? Наверное, больше — он доказывал, что нет на свете таких суровых мест, где человек не мог бы оставаться человеком.
Из Заполярья он поехал на самый юг страны, в Кушку. Там он стал директором интерната для слепых детей. Он учил ребят ощущать себя такими же людьми, как зрячие, ходить без палки, ориентироваться в горах. Вырабатывал у них независимую, «зрячую» походку, ставил пьесы, давал советы по гриму. И еще — учил их любить книгу, он создал брайлевский алфавит для слепых туркмен.
Уже после войны он узнал, что сам неизлечимо болен — рак. Возвратился домой, в Обуховку, сел за главную книгу. Не докончил. Завел собаку-поводыря, мечтал — пока еще отпущены ему дни — пройти с ней страну с запада на восток. Не успел. Умер он 23 декабря 1952 года.
На могиле его вначале не было памятника: вместо надгробия положили толстую брайлевскую книгу, на обложке которой слова друга поэта — Лу Синя: «Я понял трагедию человека, который мечтает, чтобы люди любили друг друга... Призываю читателей войти в эту мечту и увидеть настоящую радугу...»
Он был из благородной породы донкихотов — незрячий человек, повидавший мир. Но именно о таких людях сказал как-то Тургенев: если не будет больше донкихотов, закройте книгу истории — в ней нечего будет писать.
Александр Харьковский
Глиняный чертеж в пустыне
«Разрушенный город лежал перед нами, словно потерпевший крушение корабль: мачты его потеряны, название неизвестно, экипаж погиб, и никто не знает, откуда он шел, кому принадлежал, как долго длилось его путешествие...»
Эти слова путешественника и дипломата, политического агента и археолога Джона Л. Стефенса, обнаружившего в 1840 году город майя Копан, можно поставить эпиграфом к одной из глав истории открытия Америки. Той главе, что следует за эпохой конкистадоров и многие страницы которой еще не прочтены исследователями.