Я взял его пальцы, словно щупальца актинии.
— Господь тебя благослови, — сказал он.
— Да сохранит вас бог, — отозвался я.
— Ничего, — сказал ребенок, — еще годик, и у нас наберется на билеты до Нью-Йорка.
— Уж это точно, — подтвердила она.
— И не надо больше клянчить милостыню, и не надо быть замызганным младенцем, голосить под дождем по ночам, а стану работать как человек, и никого стыдиться не надо — понял, усек, уразумел?
— Уразумел. — Я пожал его руку.
— Ну ступай.
Я быстро подошел к отелю, где уже тормозили такси с аэродрома.
И я услышал, как женщина прошлепала мимо меня, увидел, как она поднимает руки и протягивает вперед святого младенца.
— Если у вас есть хоть капля жалости! — кричала она. — Проявите сострадание!
И было слышно, как звенят монеты в миске, слышно, как хнычет промокший ребенок, слышно, как подходят еще и еще машины, как женщина кричит «сострадание», и «спасибо», и «милосердие», и «бог вас благословит», и «слава тебе, господи», и я вытирал собственные слезы, и мне казалось, что я сам ростом не больше полуметра, но я все же одолел высокие ступени, и добрел до своего номера, и забрался на кровать. Холодные капли всю ночь хлестали дребезжащее стекло, и, когда я проснулся на рассвете, улица была пуста, только дождь упорно топтал мостовую.
Перевел с английского Л. Жданов
Небо легло на крыши фрунзенских домов и тяжело провисло над заснеженным асфальтом улиц. Безостановочно и густо сыпал снег.
Вокруг старинного особняка, здания Института геологии, теснились пышные сугробы. Тропу к упрятанному в глубине двора приземистому флигелю — «резиденции» географов — пришлось торить по снежной целине.
В какой-то миг мне показалось, что Умурзаков сокрушается по поводу происходящего на улице:
«...Снега, здесь накопившиеся, обратились в ледяные глыбы, которые не тают ни весной, ни летом. Гладкие поля твердого и блестящего льда тянутся в беспредельность и сливаются с облаками. Путь пролегает нередко между нависшими с обеих сторон ледяными пиками и через высокие ледяные массы. Проходят этими льдами с тяжким трудом и большими опасностями, под постоянными порывами пронзительного ветра и снежного вихря, так что даже в теплых сапогах и меховом платье стужа проникает до костей. Нет сухого места, чтобы прилечь или поесть. И пищу варить, и спать приходится на льду...»
Снежные вихри бесновались за окном, порывы ветра сотрясали флигель и заглушали голос Умурзакова. Книге, которую читал ученый, было на вид не менее ста лет. Строкам, звучавшим в унисон с метелью, — чуть ли не полтора тысячелетия. Тысячу триста сорок лет назад их написал один буддийский проповедник, пробиравшийся в Индию через Тянь-Шань и заблудившийся, в снежную бурю на заоблачных перевалах. Проповеднику повезло — преодолев тянь-шаньские хребты, он спустился к Большому Прозрачному озеру — Иссык-Кулю, выбрался в Чуйскую долину, задержался в Суябе — столице Западнотюркского каганата, чтобы засвидетельствовать свое почтение кагану, через Талас и Фергану прошел до Самарканда и, наконец, через Балх и Афганистан добрался-таки до колыбели буддизма.