— Да черт с ним! — как всегда, неожиданно и очень выразительно взревел Хакким. — Когда ты наконец оставишь свои шуточки!
— Когда не вылезу оттуда! — перекричал его Давлят.
При этих словах у меня, наверное, открылся рот. Поза, жест, с которым Давлят отвечал на чисто риторический вопрос Хаккима, были хаккимовскими. Даже интонация походила на ту, которую начальник употреблял при очередных разносах. Остолбенело уставившись на Давлята, Хакким умолк. А потом начал смеяться. Сначала негромко, сдавленно, в кулак. Но в какой-то момент особо звучное «охо-хо-хо-хо» вырвалось наружу, и Хакким — широкоплечий, высокий, одетый в арктические одежды великан, — уже не в силах сдерживаться, засмеялся в полную мощь своих легких, то опираясь на снегомерную рейку, то закидывая голову назад так, что нам с Давлятом была видна только его роскошная борода. Глядя на него, и мы с Давлятом принялись хохотать. Потом Хакким вытащил из кобуры ракетницу, пальнул в голубую высь зеленую ракету. «Понял — порядок!» — просигналил наблюдавший за нами в теодолит Андрей, и мы увидели, как два лыжника, спускавшиеся на ледник, притормозили, постояли немного и повернули обратно.
День рождения
Это был самый необыкновенный день в моей жизни.
Передав шестичасовую метеосводку, я пожелал «Центральной» доброго утра и уже собирался прогуляться по нашему скалистому, засыпанному снегом островку, как принял «Щтц, ас», что означало — «Для вас радиограмма, ждите». Эфир, что сад весной, был наполнен разноголосым чириканьем и щебетаньем — это десятки метеорологических станций со всего Таджикистана спешили сообщить, какая у них погода. Вот включился «Анзобский перевал». Голос у него довольно громкий, с хрипотцой и посторонними шумами, как будто передатчик простыл, не выдержав натиска постоянно дующих там ветров, густых туманов и метелей. Некоторые цифры разобрать совсем невозможно. «Центральная» просит повторить. Получив подтверждение о приеме, «Анзобский перевал» выключается.
Приняв сводки погоды, «Центральная» умолкает. В эфире наступает тишина. Но вот в наушниках слышится знакомая четырехбуквенная песенка. Я отвечаю, что к приему готов. Песенка продолжается: «Ти-та-та-ти та-та-та та-та-ти-ти...» «Поздравляю с днем рождения, желаю всего самого доброго». Я дробно выстукиваю в ответ — «Принял, хорошо», и, нырнув в теплую меховую шубу, выхожу из домика.
Но куда же подевались горы? Где наш ледник? Стою на пороге дома, удивленный и восхищенный. Огромные снежно-белые валы облаков застыли над пиками, вершинами, ущельями, ледниками. Остались только голубое небо, ослепительное солнце и наш домик, повисший в тишине между небом и землей.