— И Монадбой тоже… — промельком заметил Дементьев, прихлебывая чай — и вдвое больше его. Или втрое?
Старик тяжело посмотрел на шурави
— Мне жаль тебя… — наконец, сказал он
— Почему же?
— Потому что ты — бинанга.[4] Человек без рода. Без племени. Ты живешь так и считаешь это нормальным…
Дементьев пожал плечами
— Пролетарский интернационализм, однако.
— Мне жаль всех вас. Вы хотите быть друзьями всем — но получается, что у вас нет друзей. Вам не нужно врагов. Мой дед говорил про красных шурави — когда у них есть враг, они дерутся с ним как дьяволы. Когда у них нет врага — они дерутся как дьяволы сами с собой. Вы несчастные люди, рафик Петр. Когда вам плохо — никто не подставит вам плечо.
Таким образом — иносказательно, как на Востоке Дементьев дал понять, что недоволен тем, что старик дает информацию сугубо избирательно, сдавая своих врагов и ничего не говоря про своих соплеменников. Старик ответил, что про соплеменников говорить ничего не будет.
Майор хотел было возразить — но вспомнил, что на него в инспекцию по личному составу стуканул его зам, который хотел отличиться и получить повышение по службе. И наверняка — на его зама — придет время, и тоже стуканут…
Как все мерзко-то… Мерзко…
— Рахмат, эфенди. Еще что-то?
— Да. К Вахиду пришли четверо. Одеты как шурави, говорят как шурави — но пришли оттуда. Понял?
Майор въехал мгновенно
— Да. Только четверо?
— Да, четверо.
— Приметы?
— Особых нет. Одеты как нафары.[5] Один — как тот молодой нафар, который недавно отирался у лавки. Широкий. Ты его знаешь?
Майору стало стыдно.
— Знаю.
— Передай ему, чтобы заходил выпить чаю.
— Обязательно передам, Эманулло-эфенди.
Майор встал — и из рукава на ковер, когда он вставал — выпала узенькая, плотно свергнутая трубочка афганей…
Тимофеев сидел за рулем их оперативной машины — старенького такси. Увлеченно спорил о чем-то с рикшей — пуштуном…
Майор прикинулся афганцем
— Не довезете до Площади орудий, уважаемый?
Площадь орудий — место в центре города, где были выставлены орудия, потерянные здесь в боях с афганцами. Приметное место. Русские это место звали «площадь Пушкина».
— Садитесь, уважаемый.
Когда такси немного отъехало — майор отвесил своему молодому напарнику подзатыльник. Вообще то офицер не должен заниматься рукоприкладством — но майор был человеком простым и верил в старые способы воспитания, где подзатыльник — много действеннее десятков слов
— За что?
— Тебя опять заметили. Черт тебя дери, сколько раз я говорил — не толкись ты у объекта. Что тебе там — медом намазано что ли? Прошел тихонечко и все.