Знаком ему был и тот бардак, которым была буквально пропитана вся операция. Обмен устраивали ЦРУшники, тут же, в Хельсинки — приехал какой-то урод из Госдепартамента и постоянно лез со своими советами. Они были приданы для обеспечения — самое худшее, что только можно было бы придумать. Когда ты действуешь как самостоятельная единица — ты делаешь то, что нужно делать. Конечно, есть люди в Норфолке, которые отдают приказы — но на месте все равно виднее, что к чему. А вот если ты придан гражданским, тем более этому дерьмовому ЦРУ с их играми — вот тогда дело плохо. Они придумывают всякое дерьмо, а ты должен играть в их игру, и если офицеры в Норфолке отвечают за потери личного состава — то эти хрены с горы ни за что не отвечают. Он до сих пор помнил, как их нелегально перебросили в Бейрут для миссии по освобождению Бакли[55]. Командовали тогда — тоже гражданские. Все накрылось медным тазом, двое погибли — и им пришлось уносить ноги, с бедняги Бакли живьем сняли кожу, и никто за это дерьмо не ответил…
Сейчас он тоже — чувствовал задницей неприятности. Конкретную точку обмена назначили второпях, их присутствие в Финляндии окончательно согласовали почти перед самым их прилетом. Черт… какого хрена они вообще что-то с кем-то согласовывали, когда можно было прибыть как простые туристы, а необходимое оружие и оборудование прислать дипломатической почтой.
Он работал один… слишком опасно, он привык отвечать только за себя самого и ему еще не хватало, чтобы ему на шею повесили какого-нибудь жизнерадостного сопляка — калифорнийца. Его винтовка — вопреки требованиям безопасности заряженная — покоилась в брезентовом чехле на спине. Высаживаясь из машины, он привычно проверил патроны — два в самодельном патронташе на руке, еще двадцать — в разгрузочном жилете. После Бейрута он носил и короткоствольный автомат… тогда на них вылетело такси, изрыгая автоматный огонь, он ничего не смог сделать и… двое парней не вернулись домой, а задание было провалено…
К позиции он вышел раньше, чем все остальные снайперы… отец учил его ходить именно по такому лесу, смешанному, хвойно-лиственному, заваленному хворостом. Отец учил его охотиться с шести лет — а с девяти он охотился самостоятельно на посильную ему дичь. ЦРУшники приказали им — ни шагу к границе — но он нарушил приказ и подошел к ней почти вплотную. Советскую границу — он никогда на ней не был — капитан представлял как нечто страшное: собаки, вышки с пулеметчиками, прожектора… но ничего подобного не было. Хотя — был забор из колючей проволоки, была вспаханная полоса земли, которую кто-то разравнивал, но делал это давно, потому что кое-где — уже проросли сорняки. С финской стороны — ничего этого не было, только тропинка, по которой очевидно, время от времени проходил пограничный патруль. С собакой… отец научил его пользоваться всеми органами чувств, которые даны человеку Богом — и он почувствовал слабый запах собачьей мочи. Очевидно — пограничная ищейка метила по дороге свою территорию, как это делают все собаки — самцы.