— Деньги вымогает. Цветочники, торговцы на рынке. У всех же дела левые… в милицию не заявят. Остальные раскололись. А этот — молчит.
— Благополучный?
— Да вроде как да, товарищ майор, сигналов не было, на учете не состоял. Отец в Аэрофлоте, на международных рейсах летает. Благополучная семья, сам парень прикинутый. Мы думали, он же первый и запоет…
— Лет ему сколько?
— Семнадцать почти.
Пойдет…
— Прекращайте это. И дайте… палку… как там у вас.
Слово «дубинка» тогда было не в ходу, только привыкали. Вроде как не было принято — бить советского человека палкой.
Повинуясь взгляду начальника, один из ментов отстегнул и протянул армейскому майору коротенькую раскладную дубинку, заводскую, с алюминиевой накаткой, чтобы удобнее было держать. Еще один — открыл перед ним дверь.
Майор безошибочно нашел лестницу, спустился вниз. Какой-то шнырь из пятнадцатисуточников — мыл пол, он поспешно отступил в сторону, давая дорогу. Майор опустился в пердельник, там были камеры для предварительно задержанных, там же избивали и пытали.
Майор постучал палкой в дверь камеры, на стук высунулся валуховатый сержант. Все можно было прочитать на лице — лимита, откуда-то из сельской местности… Рязань, Тверь… по комсомольскому набору, живет в общаге, выслуживается перед начальством как может, отпора никогда не получал, труслив, трусость скрывает хамством, отыгрывается на задержанных — в каждом РОВД существует неофициальная группа для избиений, в том числе и в таком проблемном, как Солнцевский. Он открыл потому, что с той стороны могли стучать только свои, увидел незнакомца, хотел послать подальше, но встретился с ним взглядом — и слова застряли в горле.
КГБ! Проверка приехала! Теперь п…ц!
Сержант с трудом удержался от того, чтобы обмочиться от страха. Он знал, что проверки идут лютые и срока получают — по полной программе.
— Выйди
Сержант поспешно выскочил за дверь, оставляя офицера одного в камере
— Я майор Сухоруков Константин Васильевич, воздушно-десантные войска — сказал майор, помогая избитому пацану подняться — тебе один день на решение. Те, которые с тобой были — тебя и сдали, Долмин, все про тебя рассказали. Это не друзья, это г…о. У нас — такого нет, у нас молчат до конца. Как ты сейчас молчал. Если хочешь с этой блатотой по жизни идти, ларьки ломать — не возражаю. Пойдешь в тюрьму, потом и лоб зеленкой намажут. Если хочешь служить Родине — явишься вот по этому адресу. Не далее чем завтра. То, что тебе семнадцать лет, я знаю, будешь сначала как курсант ходить, как будет восемнадцать — официально призовем. Теперь пошли отсюда…