Отца Иоанна называли «пасхальным» батюшкой. Действительно, в его присутствии всех охватывала необыкновенная духовная радость, одним только взглядом он восхищал сердца горе — от земли к небесному. Свидетельство о подобной радости оставила игуменья Таисия, обладавшая даром прекрасной рассказчицы.
«...Во время заездов его к нам в монастырь летом, на обратном пути с родины, мы получили поистине неземное наслаждение, находясь в непрерывном общении с этим благодатным пастырем в течение нескольких дней или даже недель. Он обыкновенно писал мне с родины с. Суры или из Архангельска о том, куда предполагает заехать, сколько где пробыть и когда приблизительно быть у нас, и мое дело было встретить его в назначенном месте. Вот тут-то начинался мой праздник, мой отдых, т. е. буквально отдых лущенный, обновление сил и подъем духа. Едем, бывало, с ним от пристани нашей Борки до монастыря; дорога все идет лесом, а версты за три до монастыря, пересекая дорогу, проходит полоса монастырского леса. И станет батюшка благословлять его на обе стороны: «Возрасти, сохрани, Господи, все сие на пользу обители Твоей, в ней же Имя Твое святое славословится непрестанно». Дорогою расспрашивает о состоянии сестер, о здоровье их и т. п. Подъезжаем к деревне, расположенной за одну версту от обители и составляющей весь ее приход, а там по обеим сторонам пестреет народ, вышедший на благословение к великому гостю: мужички с обнаженными головами кланяются в пояс; женщины с младенцами на руках наперерыв спешат поднести своих деток — хоть бы ручкой коснулся их батюшка. Только и слышно: «Батюшка кормилец, родимый ты наш, красное солнышко...» А батюшка на обе стороны кланяется, благословляет, говоря: «Здравствуйте, братцы!
Здравствуйте, матери! Здравствуйте, крошечки Божии! Да благословит вас всех Отец наш Небесный! Христос с вами!»
А как только пойдут монастырские постройки, тут встречают сестры с громким стройным пением: «Благословен грядый во имя Господне!» и далее с пением провожают до самого соборного храма, где встречают священнослужители, а звон в большой колокол давно уже гудит. Похоже на что-то пасхальное, прерадостное: общий подъем духа, общее торжество! После литургии батюшка проходит прямо в сад, куда приглашаются и все сослужившие ему священнослужители, гости, приехавшие к нему, туда же является и самоварчик со всеми своими атрибутами, и дорогой батюшка, зная, что всякому приятно получить чаек из его рук, старается всех утешить[1].
Потом пойдет гулять по аллеям сада один или с собеседником, но никто не беспокоит его. Как только батюшка проходит через террасу в дом — сад пустеет, все расходятся... Если случалось, что батюшка приезжал к нам во время сенокоса, то мы с ним ездили и на покос к сестрам, всегда приноравливая к тому времени, когда они там пьют чай. Вот радость-то сестрам! Подъезжаем, бывало, и издали уже виднеются черные фигуры в белых фартуках и белых платочках. Поодаль дымятся и самоварчики: тут же на траве разостлана большая простая скатерть, на которой стоит сотня чашек, сахар, подле стоят мешки с кренделями и баранками. Как только подъедет батюшка, сестры певчие грянут любимое батюшкино: «Радуйся, Царице». Батюшка идет к приготовленному для него столику, но иногда прежде погуляет по покосу, посидит на сене, побеседует с сенокосницами, затем начинается чаепитие. Батюшка сам раздает им из мешка баранки, многим дает чай из своего стакана и вообще старается всех утешить. Когда он уезжает с покоса, все бегут провожать его, певчие поют ему «многолетие», пока экипаж не скроется из вида...