Борис увидал ее на другом берегу после небольшого поворота речного русла на юго-восток. Среди обвала камней лежало корявое дерево средних размеров, вырванное с корнями, как будто оно сорвалось с верха утёса от сильного порыва ветра. Оно упало недавно, комья земли в корнях только начали сохнуть и мелкие листья еще хранили зеленую свежесть. Приглядевшись, можно было заметить, что пять нижних веток ствола обломаны. Дерево было тайным письмом. Для знающего о его назначении оно говорило, что атаман и все четверо казаков живы и находятся поблизости. Мещерин тоже участвовал в договорённостях с казаками по поводу способов общения в самых разных обстоятельствах, но как будто забыл о них или, увлечённый своими беспокойствами по поводу разгадок знаков плашки, не заметил этого условного сообщения.
Когда дерево осталось позади, Борис знал, что казаки, наверняка, следуют за ними и при удобном случае обязательно нападут. У него появилась уверенность, что с монголами удастся справиться. Надо только не прозевать, когда предприимчивые казаки предупредят о засаде и начале ватажного нападения.
Возглавляемые атаманом казаки, действительно, будто крупные хищные птицы, наблюдали за ними сверху размытого горной речкой ущелья, откуда весь отряд внизу был виден как на ладони. Они лежали у края скалы, прямо над тем местом, куда рыжеусый здоровяк сбросил дерево с пятью обломанными ветками. Увлеченные негромким обсуждением мер, которые нужно предпринять для освобождения своих товарищей, они не заметили в просвете под отвалом верха скалы коротконогой тени и ног крепкого мужчины с небольшим боевым луком в руке. Тень скользнула от кустарников к отвалу скалы в трех десятках шагов за их спинами и приостановилась от предательского шелеста задевшей выступ одежды. По изменениям тени было видно, как ее обладатель пристроил стрелу на тетиву. Потом тень бесшумно обошла край отвала.
Бату, – а это был он, – спустился пониже, ближе к казакам, укрылся за острый угол скального выступа и расчетливо прицелился в спину атамана, – тот как раз начал грузно подниматься с колена. Внезапное, безотчетное чувство близкой опасности заставило Бату проворно развернуться. Задние лапы тигра-людоеда вдавили в землю сухую траву у тех самых кустарников, из-за которых сам же Бату вышел минутой раньше, мягко подрагивали от напряжения, изготовились к сильному прыжку, и целью для прыжка был как раз он.
Тигр не увидел у развернувшегося узкоглазого мужчины ни дракона на груди, ни способного разбить нос ружья в руках и прыгнул к нему открыто, намереваясь расправиться одним мигом... Навстречу мелькнула стрела и, будто клюнул орёл, разом ослепила его глаз, острой болью пронзила мозг. Человек метнулся под пробитый глаз, и людоед не заметил, куда, пролетел мимо добычи. Лапой он, по кошачьи, ударил по причине ослепления, переломил древко стрелы, и ответная жуткая, невыносимая боль в голове вызвала у него неистовое остервенение. Здоровым глазом он отыскал виновника этой боли; изо всех сил изрыгнул чудовищное рычание и кинулся на врага, на острие ловящей его живот сабли.