Того, кто носит имя праотца.
Узнали мы пророчество по звуку.
Подобье капли крови – благовестие пасхального яйца
Четверг
Разметает тризну ветер,
Высыпает ее в соль земли,
Будто мертвых вече.
Ветер будто род Левит.
Дождь размоет крохи хлеба,
Что родятся в просфору.
Вынимая, опуская в небо…
Слово-Плоть едина даже на ветру.
Пятница
Компас поставили вертикально,
Ветру не сдвинуть стрелку…
В облака – одежды погребальные
Нам не закутать реку.
Суббота
Преломивший кровь парохета
Предтеча сказания Данте…
За занавесом рассвета
Не слышны вдруг стали куранты…
Сомнений разрушив вериги…
Его не сопровождал Вергилий.
Воскресенье
Весной реки выходят из берегов,
Заливают памяти пещеру,
В ней Вселенское Слово – суммой всех сказанных слов, Ждет третьего дня, чтоб испытать нашу веру.
И мы в ожидании разрушения Иерусалима,
Несем все, что у нас есть, к жертвеннику всесожженья, Оглядываясь в сторону Рима.
…Воды смывают следы погребенья…
VI
Апокалипсис
(рабочее)
Быт и бытие
На лучины порубили
Посох Арона,
Топим печь скрижалями-крыльями…
Аналой – в углу истуканом,
Неизвестно каких повелитель стихий…
Шестоднев человеку – арканом,
Он теперь просыпается рано
И, как праотец Адам, по улицам ходит нагим.
***
…И ветер гонит облака,
И смотрит колос вниз.
И день запутался в веках.
И в молниях-клинках
Проступит пламень Лиц.
И крошится скрижаль в руках,
И гул родят колодцы.
И в рухнувших волнах
Восстанут Полководцы.
Я выключаю свет,
Смотрю в глаза египетского мрака.
Я вновь в гробнице лет,
Я – часть начертанного знака
На стене, я – то, что произнес Осирис.
Сожжет рассвет иероглифы на стенах…
Колокола – колодцы ран –
Наполнит звоном Иоанн.
И я приду на Суд, закованный в Израиля коленах.
Часть третья
Из размышлений нового Гильгамеша
***
Капля смиренной до безразличья влаги,
Что принимает мое бормотанье о времени,
Рассужденья о звездах и крестном бремени…
Она падет на подоконник и высыхает,
Становится облаком в небе,
Падает в реку, слушает, как я вздыхаю
На берегу, говорю об ушедшем лете,
О горизонта неровной линии
И о смиреньи гордыни.
***
Мне вновь снится: окончен бой,
Я снимаю с мертвого сапоги.
Мысль о том, что в кормане кисет пустой,
Загоняет в угол,
И кажется, что просишь закурить у тоски.
Проведя по лицу рукой…
Детство поросло быльем – щетиной.
За мародерство меня отдали под трибунал,
Мне грозят вечностью, будто немой трясиной.
***
Я осадком на дне чаши римского права
Или на дне пустого колодца – мусором,
Я чувствую, как кипит подо мною лава,
Поэт назовет это предчувствием рожления музы,
Для нее откровением станет, что день – только скрип заржавелых дверных петель
И ворох газетных статей,