О, не щади! Пускай прямой твой взгляд
Убьет меня, – я смерти буду рад.
139
Казалось, ничего не изменилось, при людях внешне они всегда так держались, пряча от всех, что они не просто знакомы, а близки. Шекспир уже прямо обращается к Молли:
Мои глаза в тебя не влюблены, –
Они твои пороки видят ясно.
А сердце ни одной твоей вины
Не видит и с глазами не согласно.
Мой слух твоя не услаждает речь.
Твой голос, взор и рук твоих касанье,
Прельщая, не могли меня увлечь
На праздник слуха, зренья, осязанья.
И всё же внешним чувствам не дано –
Не всем пяти, ни каждому отдельно –
Уверить сердце бедное одно,
Что это рабство для него смертельно.
В своем несчастье одному я рад,
Что ты – мой грех и ты – мой вечный ад.
141
– Ты что-то хочешь мне сказать, Уилл?
– Нет, я веду с самим собою речь.
– Бормочешь, как безумный, иль актер…
– Я есть актер, поденщик подаяний…
– Оставь меня!
– Будь так умна, как зла. Презреньем ты с ума меня сведешь…
На объяснения Уилла с миссис Фиттон обращают внимание:
– Ах, что изображает там Шекспир?
Но тут новое происшествие всех взволновало. Граф Саутгемптон умчался поспешно куда-то. Шекспир подошел к Флорио.
– Что случилось?
Флорио взволнованно:
– Прибежали слуги братьев Данверзов… С их слов выходит, братья Лонги обедали в постоялом дворе в Кошэме, куда явились братья Данверзы в сопровождении слуг; сэр Чарльз ударил дубинкой сэра Генри; последний вытащил шпагу и ранил первого; тут сэр Генри Данверз вытащил пистолет и выстрелил в своего тезку, тот упал и вскоре скончался.
– Старинная вражда вновь вспыхнула…
– Братья Данверзы укрылись во владениях графа, и теперь в его власти выдать их властям или устроить им побег во Францию, на что они надеются.
– Запахло Вероной?
Флорио не без усмешки:
– А за юных влюбленных сойдут Уилли и Молли?
– Сойдут, конечно, и не они одни. Враждебен мир любви и красоте.
Постоялый двор в Кошэме. На галерее Шекспир, собравшийся в дорогу, и Мэри Фиттон, вышедшая из номера вне себя.
Молли полушепотом:
– Ах, в чем винишь меня, как шлюху, в порочности, пленительной тебе еще недавно?
– Прости. На мне твой грех.
Мэри Фиттон отступает, впуская в комнату Шекспира. Они невольно тянутся друг к другу и обмениваются поцелуями.
– Как ты был с нами юн, я снова юной себя с ним ощущаю, вне греха. Уилл! Благодарю тебя за все – в любви твоей я возросла душою, но юность обрела я вновь в любви подростка, будто вновь вступаю в жизнь… С тобою грех познала, с ним любовь, как ту, какую пел ты мне в сонетах; ты научил меня любви высокой твоей души, когда и грех, как счастье; и то же сделал, уж конечно, с ним, и как же было не влюбиться нам, когда трезвоном соловьиным воздух вокруг нас оглашался без конца?