. Довольный собой, круглый и завершенный, как Обломов, Винни-Пух не хочет меняться — стать смелей, умней или, не дай бог, вырасти. Остановив часы на без пяти одиннадцать, он готов застыть в сладком времени второго завтрака.
— Фартовые, — как переводили у нас в школе Грибоедова, — не лурят на бимбрасы.
Это, впрочем, не значит, что Пух всем доволен, он просто не выставляет счета, принимая правила игры, на которых нас впустили в белый свет: где мед, там и пчелы. Говоря другими, увы, не моими словами, Винни-Пух обрел Дао, а я к нему рою подкоп.
Если Пух — счастливый китаец, то Ослик — несчастный еврей. У меня самого были такие родственники. Они отказывали миру в благодати, без устали разоблачали плохое в хорошем и не могли проиграть, потому что не надеялись выиграть. Отвечая судьбе сарказмом, они сочиняли юмор, ибо горе, что показал во всем подражавший Ослику Беккет, рано или поздно окажется смешным.
Разойдясь по полюсам, Иа-Иа и Пух демонстрируют, как обращаться с реальностью. Второй ей доверяет, первый — нет, но правы оба. Реальность не может обмануть наших ожиданий, ибо ей нет до них дела. Вот почему «Винни-Пух» лишен конфликта: настоящая истина включает в себя собственную противоположность. Но такие открываются нам только в раннем детстве, когда книги еще не читают, а слушают. Не случайно единственный магический элемент в «Винни-Пухе» — английское правописание, которое взрослым, а тем паче чужестранцам кажется еще более загадочным, чем детям.
4
Читать детские книги как взрослые — не большая хитрость. У нас, в сущности, нет выбора. Ведь это дети лишены опыта чтения, а не мы. Мы не умеем читать без задних мыслей, у детей их нет, хотя кто их знает.
Детская литература — та, из которой вычли взрослое содержание (что хорошо его определяет). Тут никому не надо ничего объяснять — игра ослабляет мотивы и рождает чистое искусство, которое, по Канту, лишено корысти, но не оправдания.
Детские книги — как мифы, они задают мирозданию фундаментальные вопросы. Ответы на них годятся для всех, потому что у детей, а тем более зверей и пуще всего — плюшевых, нет своей истории, биографии, своего уникального прошлого. Герои детских книг обобщены и универсальны, как олимпийские боги, христианские святые или психоаналитические архетипы. В них, даже в самых маленьких, влезает больше, чем кажется. Пользуясь этим, детские книги вмещают весь мир и делают его выносимым.
Не зря Кристофер Робин, сын Алана Милна, всегда считал, что отец украл его детство.
Source URL: http://www.novayagazeta.ru/arts/52888.html