— Нет. Да. Подождите минутку, я подумаю, — правда была в том, что из-за сложившейся ситуации я потерял над собой контроль и совершил несколько неверных шагов, каждый из которых был нелепее предыдущего. Пора было остановиться и обдумать все факты, которые я не мог изменить. Никоим образом я не смогу прийти в офис раньше Себастьяна, и у меня нет способа помешать Себастьяну донести на меня Корнелиусу, но даже в этом случае имеется возможность стать хозяином положения. Корнелиус не любил Себастьяна и не любил, когда ему сообщали что-нибудь неприятное обо мне, его любимом партнере; он также не любил, когда ему напоминали о том, что его дочь не замужем и ведет образ жизни весьма далекий от монашеского. Если я призову всю свою выдержку, перестану метаться подобно закомплексованному плейбою и нанесу сильный ответный удар, у меня будут шансы предотвратить катастрофу: я смогу изложить события по-своему и тем самым избежать неприятностей.
Мой серебряный медальон, символ сладкоречивого племени, лежал на ночном столике рядом с телефоном. Я сказал секретарше самым нежным, самым чарующим голосом:
— Не могли бы вы передать мистеру Ван Зейлу, что меня неожиданно задержали дела и я встречусь с ним, как только смогу. Большое спасибо! И, может быть, вы предложите ему перенести совещание по поводу лондонского филиала на десять тридцать? Благодарю вас.
Я положил трубку, поглядел на часы. Я получил лишнее время, я мог бы им воспользоваться. Одевшись, я немного потянул время за кофе, но, в конце концов, когда больше уже нельзя было медлить, я отправился в путь, чувствуя себя обнаженным, как древний кельт, который с криком бросается в битву, и я молчаливо приехал на угол Уиллоу- и Уолл-стрит, как всегда безупречно одетый и готовый сражаться за свою профессиональную судьбу.
Светило солнце, когда я шел по улице мимо небоскреба Моргана, направляясь в банк на углу Уиллоу- и Уолл-стрит. Швейцар банка приветствовал меня с улыбкой, и я заставил себя лениво пройти через просторный зал, обмениваясь приветственными репликами с моими партнерами, которые работали в этом зале. В заднем вестибюле я быстро проскользнул мимо закрытой двери кабинета Корнелиуса и взбежал наверх по запасной лестнице, но, прежде чем войти в свой кабинет, я убедился, что мое дыхание не учащено. Мне предстояла генеральная репетиция. Я должен был изобразить непринужденного беззаботного холостяка, только что вернувшегося из удачного отпуска на Карибском море.
Я открыл настежь дверь. Мой секретарь и личный помощник стояли у моего стола с обреченным видом, и я с опозданием вспомнил, что Скотт никогда не делился со своими сотрудниками рассказами о своих отпусках, но немедленно принимался за работу, пытаясь упаковать двадцатипятичасовое задание в двадцатичетырехчасовой рабочий день.