Я открыл дверь. Он был там. Я вошел в комнату. Я почувствовал, что дрожу, даже трясусь, но и двигался насколько мог ловко, как будто мне на все было наплевать, и Корнелиус тоже двигался ловко, встал из-за стола и обошел его, чтобы выйти мне навстречу. Сзади него в окно неярко светило солнце, освещая вытянутые ветви магнолии во внутреннем дворе и над камином — яркие черно-красные пятна картины Кандинского, которые были похожи на расчлененный труп, написанный сумасшедшим. Складные двери, отделяющие две части этой двойной комнаты, были закрыты, и это придавало комнате зловещий вид.
Я остановился, но Корнелиус продолжал двигаться. Он подошел ко мне, вытянув мне навстречу руку, и одарил меня самой своей теплой улыбкой.
— Привет, — сказал он. — Добро пожаловать! Приятно тебя снова видеть!
Я молча пожал его руку. Я чувствовал себя таким же растерянным, как в подростковом возрасте, когда он был так любезен со мной и все же постоянно настраивал меня против моего отца. Я забыл, что такое чувствовать себя таким сконфуженным. Скотт защищал меня от Корнелиуса стеной эмоциональной бесстрастности, но теперь стена была в развалинах и все старые раны открылись снова в моей душе. Я не знал, что возможно жить с такой болью и все же не терять сознания. Я неудержимо хотел выпить бренди, много бренди, налитого в большой стакан.
— У тебя все в порядке? — спросил Корнелиус.
Я подумал о моем отце, умершем в состоянии опьянения. Желание выпить бренди пропало. Страх тоже пропал. Глядя на человека, стоящего передо мной, я не испытывал ничего, кроме самой темной примитивной ярости.
Я наложил на нее запрет, боролся и как-то смог себя контролировать. Возможно, это было самым большим усилием воли, которое я когда-либо совершал. Затем я сказал приятным голосом:
— У меня все в порядке, Корнелиус, но я должен признать, что утро выдалось адское. Однако я не хочу наскучить тебе рассказом о своих личных неприятностях. Я знаю, что ты всегда решительно возражал против того, чтобы партнеры выставляли свою частную жизнь на обозрение всех сотрудников.
— Верно, не одобрял, — сказал он, улыбаясь мне, давая понять, что мой-то здравый смысл он одобряет... Затем он повернулся к дверям, разделяющим две части комнаты. — Кстати, я отложил совещание по лондонскому филиалу, — добавил он, оглянувшись через плечо. — Я думаю, в данных обстоятельствах предварительное обсуждение может быть полезным.
— Предварительное обсуждение? — Я был удивлен. — Хорошо, конечно, как тебе угодно.
Он открыл дверь и жестом пригласил войти в другую половину кабинета. Я вошел вслед за ним и остановился.