Неужели я серьезно полагаю, что Вики будет более счастлива, управляя большей семьей и кучей детей, чем тогда, когда она это делала, будучи женой Сэма? Нет. Я так не считаю. И серьезно ли я считаю, что после выполнения этих геракловых домашних обязанностей у нее останется больше сил для меня, чем у нее оставалось для Сэма? Нет. Я так не считаю. И дело уже не во мне — забудем на минутку обо мне. Дело в том, что у Вики никогда не останется достаточно сил для того, чтобы жить своей собственной жизнью благодаря тому уделу, который я ей уготовил. Она просто снова увязнет в той жизни, которая ее в глубине души не интересует, и у нее больше не будет возможности узнать, какой образ жизни больше подошел бы ей. Другими словами, несмотря на все то, что я сделал, она снова возвратится к своему исходному положению.
Если бы мы только смогли сохранить нашу любовную связь! И теперь более четко, чем когда-либо, понимаю, что нам следовало оставаться любовниками, а не становиться супружеской парой, как это полагается в нашем искусственном обществе, и вот теперь мы супружеская пара с новорожденным ребенком и еще с пятью детьми, ожидающими своего часа, и это плохо для нас обоих, и мы оба втайне знаем об этом.
Я так страдаю, что не могу далее анализировать нашу ситуацию, не могу найти решение этой проблемы, если вообще существует решение, в чем я сомневаюсь. Я знаю только одно — беда увеличивается так же, как и боль, и наши отношения разрушаются.
Ребенок заболевает. Мы решили назвать его Эдвард Джон. Он весит восемь фунтов и две унции, его тело красно-желтого цвета и у него нет волос. Мне он очень, очень нравится, и, когда он болеет, я очень, очень огорчен. Он в инкубаторе борется за свою жизнь.
Доктора говорят, что у него водянка мозга.
Дети с такой болезнью не выживают.
Эдвард Джон умирает, прожив на свете всего шесть дней.
Я слишком много пью, я попросил маму, чтобы она на некоторое время увезла детей, и они с Корнелиусом, собрав все свое мужество, с детьми уезжают в Аризону. Недавно Корнелиус купил там дом — воздух Аризоны полезен для его астмы, кроме того, он все еще поговаривает о возможном уходе от дел.
Я сижу в одиночестве на Пятой авеню и пью. Мне предстоит организовать очень, очень маленькие похороны, очень, очень маленького гроба. Я единственный плакальщик на заупокойной службе, и она длится всего несколько минут. Затем я снова выпиваю и иду в больницу, чтобы навестить Вики.
Трудно говорить, но я все-таки стараюсь.
— Это был ад, а? — говорю я. — Как ты думаешь, какой самый лучший выход из этого? Я могу увезти тебя куда угодно, или мы можем остаться на нашей квартире, если ты не хочешь никуда ехать.