Министръ Внутреннихъ Дѣлъ, Толстой, тоже покровительствовалъ этому хвалителю, и даже велѣлъ показать ему Петропавловскую Крѣпость — т.-е., конечно, не равелины, а Трубецкой бастіонъ. Когда же я разобралъ въ англійской печати книжку этого Лансделля, то отвѣтъ на мои замѣчанія былъ написанъ, какъ я узналъ впослѣдствіи, въ Петербургѣ. Тотъ-же г. Галкинъ-Врасскій прислалъ отвѣтную статью, которую англійскій священникъ долженъ былъ напечатать за своею подписью — и напечаталъ въ Coutemporary Review. Мой отвѣтъ на эту статью составляетъ главу VII этой книги.
Кстати, — два слова по поводу этого отвѣта. Писалъ я его въ Ліонской тюрьмѣ. Отвѣтить Лансделлю — т.-е, русскимъ чиновникамъ — было необходимо; Сергѣя Кравчинскаго тогда еще не было въ Англіи; и я торопился написать мою отвѣтную статью, какъ разъ передъ тѣмъ, какъ идти на судъ, и тотчасъ послѣ суда, покуда насъ еще не отправили отбывать наказаніе въ какую-нибудь «Централку». Статья была готова. Но первою заботою французскаго правительства было — строжайше запретить, чтобы что бы то ни было писанное мною противъ русскаго правительства выходило изъ французской тюрьмы. Мнѣ сказали, поэтому, когда я захотѣлъ послать мою статью въ Лондонъ, что это — невозможно. Надо отослать ее на просмотръ въ Парижъ, въ министерство, гдѣ ее задержатъ, если она противъ русскаго правительства.
Къ счастью, докторомъ Ліонской тюрьмы былъ г-нъ Лакассань, писатель по антропологіи, который заходилъ раза два ко мнѣ въ камеру поговорить объ антропологическихъ вопросахъ. Жена его знала хорошо по-англійски, и онъ предложилъ, чтобы она процензуровала мою статью. Директоръ тюрьмы согласился, лишь-бы его отвѣтственность была покрыта. А госпожа Лакассань, конечно, сразу увидала, что статья — именно изъ тѣхъ, которыя не должны выйти изъ тюрьмы; а потому — взяла грѣхъ на свою душу и поторопилась на другой же день отослать мою статью въ Лондонъ. — Хоть теперь, заочно, позволю себѣ поблагодарить ее. Добрые люди вездѣ есть.
Извѣстно, что русскіе министры думали такимъ же образомъ воспользоваться американцами Кеннаномъ и Фростомъ, которыхъ послалъ одинъ американскій журналъ провѣрить на мѣстѣ состояніе русскихъ тюремъ. Но они осѣклись. Кеннанъ выучился по-русски, перезнакомился со всѣми ссыльными въ Сибири и правдиво разсказалъ то, что узналъ.
Теперь ссылка въ Сибирь — по крайней мѣрѣ, по суду — отмѣнена, и кое-гдѣ внутри Россіи понастроили «реформированныхъ» тюремъ. По отношенію къ русскимъ тюрьмамъ моя книга имѣетъ, такимъ образомъ, интересъ преимущественно историческій. Но пусть-же она будетъ хоть историческимъ свидѣтельствомъ того, съ какой невообразимой жестокостью обращалась съ русскимъ народомъ наша бюрократія цѣлые тридцать или сорокъ лѣтъ послѣ уничтоженія крѣпостнаго права. Пусть же знаютъ всѣ, что они поддерживали, какъ они противились тридцать лѣтъ самымъ скромнымъ преобразованіямъ, — какъ попирали они всѣ самыя основныя права человѣка.