,
симпатичная женщина,
скандальная женщина — все-таки разговорные, а не литературные выражения. Это приятно, потому что и все прочие из числа перечисленных тоже оседают в бытовом разговоре. Внешний блеск и «мой», личный интерес — вот основа таких определений!
Конечно же, не в «женском» языке дело, а в той тенденции, которая вырисовывается из хитрого и туманного сплетения всех этих слов, неуклонно высвечивающих нутряной смысл мещанских воззрений. Великолепный, красивый, желанный, степенный, приятный, загадочный превращались в элегантного, волнительного, делового, иногда деликатного, весьма товарного и очень рокового мужчину.
Вошли в быт влиятельные и престижные, а также прочие нужные люди. Язык выдает тайные помыслы, язык регистрирует быт. Обратите внимание, как менялись индивидуальные оценочные определения женщины в языке писателей; эти примеры выразительны, потому что принадлежат известным писателям, и герои каждого из них отражают представления той среды, о которой он пишет: прелестная женщина у Булгарина, грациозная женщина у Гончарова, романтическая у Достоевского, пикантная женщина у Чернышевского и Писарева и шикарная женщина у Чехова. «Вот до каких извращений может довести желание сказать что-нибудь шикарное и пикантное!» — точно заметил М. Е. Салтыков-Щедрин, имея в виду подобные эпитеты. И эти изменения в эмоциональном накале определений идут тем же путем, слова эти — порождение расхожей речи.
Однако не все же нам порицать! Отметим и хорошее в этом хороводе определений. Какие из них остались в литературной речи? Как ни странно, не грубо разговорные, но и не откровенно иностранные, — остались высокие книжные слова. По чувству и образ, и честь!
Обаятельный — слово старинное, восходит к глаголу обавати, то есть колдовать, и, устарев, стало оно книжным. В слове обворожительный русский корень (с полногласием: ворожить) в том же значении, но с книжным суффиксом -тельн, это новое слово появилось на исходе XVIII века. Ну, а очаровательный ясно и само по себе: чарует, то есть опять-таки и ворожит, и колдует. Внутренний образ всех трех слов один и тот же, именно он и соединяет их в исторической перспективе, последовательно усиливая и сгущая краски в выражении «колдовства». Переносные же значения слов появляются у этих слов как раз в обратном порядке. С XVIII века известен очаровательный, в начале XIX века появился обворожительный, и вот уже в пушкинские времена и обаятельный. Чем архаичнее слово, тем ярче образ, который высвечивается в нем в столкновении с другими словами данного ряда.