С начала XIX века предпочтение той или иной формы обращения к родителям также изменялось: был и отец, был и старик, — все это было. Но пахан — это уже оскорбительно. Воровской жаргон более сотни лет называет паханом главаря шайки. Не к лицу молодому человеку такое слово из разнузданной речи воровского притона, но уж совсем непонятно, когда его печатают, как бы смакуя, молодежные журналы…
Что же касается ма и па — это дальнейшее сокращение «интернациональных» детских слов папа и мама; на западный образец молодежь сокращает форму привычного обращения к родителям. Осуждать? Однозначно ответить трудно. Однако началось это давно. Папенька — папаня — папа — па! Есть в этом па нечто инфантильное, жалобное, капризное. Стоит ли поощрять?
В повести И. Мясницкого 1904 года:
— Виноват-с… вообще пардон-с, мон онкль-с! это я от икстазу-с… а сейчас они полный грансиньор-с!
Для сравнения сразу и вторая цитата — из книги В. Катаева:
— Извиняюсь, вас тут не сидело!
Речь купчиков начала века и речь тех же купчиков через двадцать лет, в годы нэпа. Французское как образец и стандарт вкуса после революции сменилось своим, доморощенным, но по-прежнему в соответствии с мировыми стандартами дурного вкуса: красиво и элегантно…
Извиняюсь… Кажется, нет никаких причин для беспокойства. Обычное русское слово, которое и классики употребляли. Но именно такая «похожесть» и устрашает: у мещанина все похоже на настоящее, все как у людей, но тем не менее — не русское.
Похожесть заключается в том, что возвратный глагол извиниться действительно употребляется в литературной речи, в том числе и у классиков, — но только не в значении первого лица. Когда-то этот глагол значил получить прощение. Но как можно оправдать самого себя или у самого себя получать прощение? Профессор говорил рабфаковцу 30-х годов: «Но, простите за педантизм, говорить извиняюсь нескромно. Этим вы как бы извиняете сами себя. Надо говорить извините» (Е. Евтушенко. Ягодные места).
Хорошо известно, откуда пришло это словечко. Родилось оно в среде обрусевших иностранцев и московских купцов, но скоро распространилось. «Пусть подобные несуразные искажения речи не идут далее обихода и моды трамвайных кондукторш и прилавка», — писали столичные газеты в начале века. Заметим: прилавка… Газеты опасались, что словечко пойдет гулять по гостиным. А между тем опасение было запоздалым. В те же дни чеховский дядя Ваня спокойно говорит: «Извиняюсь!» Некоторые литераторы уже тогда выражали сомнение, чтобы, «сын тайного советника и сенатора и сам культурный человек», Иван Петрович Войницкий говорил таким образом: «скорее всего, это неразборчивость самого Чехова, в языке которого многое осталось от простонародья».