И оба автомата лишились стволов, снесенных лезвием меча.
Оторопевшие парни в пятнистых комбинезонах отступили, тупо глядя на свое укороченное оружие.
Зато в бой вступили качки в черном, начавшие стрелять в стремительно перемещавшуюся тень.
Северцев же в этот момент вдруг словно прозрел, ощущая ток силы, вливающийся через рукоять меча и руку в шею, грудь и голову. Темнота отступила. Раскрылась глубина двора, стали видны все участники драмы, словно их осветило невидимое солнце. А вместе с силой в сердце Олега вошло желание повелевать событиями, убить, уничтожить всех обидчиков, порубить их в капусту!
Он метнулся вперед и полоснул мечом по шее ближайшего верзилы в черном, в последний момент все же слегка изменив направление удара — интуитивно, подчиняясь остаткам разума, почти заблокированного «волей» меча.
Лезвие легко вспороло ткань пиджака, вошло в плечо парня. Он с воплем выронил пистолет, отскочил, зажимая другой рукой глубокую рану.
— Контролируй удар! — крикнул Дмитрий, выбивая из руки другого верзилы пистолет. — Не увлекайся!
К ним уже бежали другие омоновцы, начиная стрелять на бегу. Пули заскакали по асфальту и бетонным бордюрам, продырявили борт «Фольксвагена», попали в другие машины, стоящие во дворе.
Монах, отскочивший к акации, поднял свой посох, направил острие на Северцева. С острия сорвалась извилистая сиреневая молния, ударила в грудь Северцева, точнее, в лезвие меча, которое он успел подставить, двигаясь так же быстро, как и Дмитрий.
Произошло нечто вроде короткого замыкания: фонтан искр, треск, вспыхнуло и прянуло во все стороны, расширяясь, кольцо радужного света. Руку Северцева снова свела судорога. Монах закричал, отбрасывая задымившийся посох:
— Стреляйте! Уйдут!
Выстрелы затрещали с новой силой.
Бедро Северцева обожгла пуля. Он с трудом ушел от неприцельной автоматной очереди, отрубил ствол пистолета, направленный на него, вместе с пальцем на курке, удивляясь легкости и мощи меча. Вонзил острие в бок громилы в черном, нырнул на землю, спасаясь от еще одной очереди из автомата.
Страха не было. В душе бурлили злой азарт и ярость, подпитываемые — он это чувствовал — мечом.
Выпад, вскрик, падение тела…
— Назад! — крикнул Дмитрий. — В машину!
Северцев хотел опустить меч — и не смог! Ладонь словно прикипела к рукояти, закостенела, подчиняясь не хозяину, а воле оружия, диктующего свой образ жизни. Точнее — образ нежизни! Меч не слушался его, наоборот, он диктовал условия и ритм бытия, он указывал — что делать в каждое последующее мгновение!
— Отпусти меч!
Северцев услышал крик, но не остановился.