Именно через этих людей в Москву в 1940-1941 г. шла до сих пор полностью не рассекреченная информация, ставшая доступной Шульце-Бойзену по его службе в Оперативном штабе люфтваффе. Где советский агент с псевдонимом Старшина тесно общался с такими осведомленными по службе коллегами, как руководитель группы в секторе инструкций и учебных пособий отдела боевой подготовки Эрих Гертс, референт сектора планирования Ханс Хенингер и представитель ответственного за организацию диверсий во вражеских тылах управления военной разведки «Абвер-П» лейтенант Герберт Гольнов.>3
Вступая в область гипотез, можно предположить, что от своих многочисленных и осведомленных контактов Шульце-Бойзену, а от него и Москве стало известно о соображениях штаба люфтваффе, использованных при подготовке подписанной Гитлером 18 декабря 1940 года, т.е. за пять месяцев до начала Критской операции, «Директивы фюрера и верховного главнокомандующего № 21», больше известной как план «Барбаросса» по подготовке агрессии против СССР. Сам план «Барбаросса» в 1940-1941 гг. советским спецслужбам получить не удалось. Однако сослуживцы Харро Шульце-Бойзена из Оперативного штаба люфтваффе вполне могли знать сами и сообщить коллеге о подготовленных ими основных положениях того раздела плана «Барбаросса», который был посвящен целям и задачам ВВС рейха в предстоящей кампании на Востоке. И содержал следующую примечательную формулировку:
«…Русские железные дороги должны быть перерезаны в зависимости от их значения для операции преимущественно на их важнейших ближайших объектах (мостах через реки) путем их захвата смелой высадкой парашютных и авиадесантных частей…»>4
Еще одно мое авторское предположение: как могло отнестись к подобной информации в случае ее поступления в Москву руководство НКВД-НКГБ и Генштаба Красной Армии в начале-середине июня 1941 года? Т.е. уже после того, как вся мощь пропагандистской машины гитлеровской Германии была запущена для прославления «героев Крита», замалчивая по вполне понятным причинам понесенные ими потери? По-моему, ответ очевиден. Не располагая источниками в ближнем окружении Гитлера, позиция которого в отношении целесообразности использования воздушно-десантных войск на Восточном фронте именно после десанта на Крит претерпела поворот на 180 градусов, советское чекистское, военное, да и высшее государственное руководство в начале лета 1941 года имело вполне резонные основания полагать, что наиболее вероятный противник в лице Германии в случае агрессии против СССР широко применит для захвата важных советских военных объектов, коммуникаций и укреплений именно парашютные десанты.