– Челюсть тебе вывелну, сука! – кричал «яблоко», срываясь на писк.
– Баран! Я его все равно искалечу… Эфим, разговор нэ закончен… – гудел Мошико.
Артур, воспользовавшись тем, что столик освободился, стал подметать. Визитки и мышка полетели в корзину для мусора. Я тихонько достала мышку и положила себе в сумку, рядом с попугаем.
В машине Мошико долго не мог успокоиться.
– Его нэ виличили. Чокнутый… Кричи-ит, как будто я ему полмиллиона долларов должен. Кормиль его дома, даваль еще коньяк грузинский. Это что, нэ дэньги? Я члэн Конгрэсса, просят рубль – даю три. Они там такие пончики поставили, павидло с микроскопом надо искать…
– Какие пончики, какой Конгресс? – спросила я.
– Еврэйский Конгрэсс, – сказал Мошико и уснул.
Мы подружились. Я стала приезжать на море пораньше. Мошико поджидал меня у входа на пляж. Мы вместе спускались к морю по крутой лестнице, Мошико пел:
чити-гврити мопринавда
оу на-ни-на,
ме шрошани мегонао
оу на-ни-на…
На последнем пролете песня менялась:
…видно Хай с того света
продолжает дело это,
Хай, не…
Дальше было нецензурно. Я делала вид, что рассердилась и ухожу. Мошико хохотал, как нашкодивший пацан, и шлепал себя по губам.
– Против мэня сосэдка научила. У нее язык: борщ ест, пэрчик нэ надо…
Я расстилала подстилку на уже теплом от утренних лучей песке. Мошико, сопя от нетерпения, ждал, вытянув шею и стараясь заглянуть в мою пляжную сумку. Я нарочно долго рылась в сумке, потом доставала новый диск. Мошико читал список песен, счастливо переспрашивая: – И Рашид Бэйбутов есть? И Армэнчик есть? Вай-вай-вай! На сорок лет памаладель. Вы мне как сэстра… Что вам подарить, чтобы вы мэня никогда нэ забыли?
И вручал завернутый в фольгу кусочек пирога. От пирога и грузинского вина в пузырьке из-под валокардина я отказывалась. Мошико быстро съедал все сам, потом доставал из рюкзака картонную коробочку, тоже нарочно медленно разматывал туалетную бумагу, а я пыталась угадать: орленок? дельфин?
Все представители животного мира, независимо от принадлежности к виду и отряду, были носаты, пузаты и с грустными глазами-бусинками. Иногда, больше из вежливости, Мошико спрашивал:
– А мы сэксом будим заниматься?
На что я отвечала:
– Давайте лучше, как сестра.
После обмена подарками я натягивала купальную шапочку, очки и шла плавать. Мошико провожал меня до кромки воды, посылал воздушный поцелуй и кричал вслед:
– Цилую, прощаюсь, будем в связи!
И отправлялся продавать пляжникам свой грустный ракушечный зоопарк. Куклы покупали неохотно: «русские» восторженно ахали – и возвращали со словами: «Жаль, некуда поставить». «Ивритские» отрицательно качали головой, даже не взглянув на сувенир. Некоторые просто давали шекелей пять-семь. На таких Мошико обижался больше всего, но деньги брал.