Рядом с селом, где жила бабушка одного знакомого, в Диканьском районе на Полтавщине, был лес – там, в глубоких дубовых дуплах, а не на огородах, где могли найти при обыске, в зиму на 1933 год, селяне спрятали много лесных орехов. Благодаря этому спаслись. В его семье слово «ліщина» (небольшие лесные орехи) до сих пор как будто обладает каким-то трепетным магическим смыслом.
В историях чуда в семьях двух других знакомых из Черниговской области вместо лесных орехов фигурировали фасоль и желуди.
Посреди села, где жили родственники еще одних знакомых, был «ставок» (пруд), в пруду было очень много улиток. И в сезон 1932-1933 эти улитки тоже были чудом!
Предки одного приятеля, жившие на юге Винницкой области, ели в Голодомор двустворчатые ракушки из речки. В тех местах их называют «скойками». Мой приятель, родившийся в начале 1970-х, когда говорит об этом, отводит глаза.
Был еще один распространенный способ спрятать муку от «строителей коммунизма»: мешок бросали в речку среди камышей. Вода подмачивала наружный слой муки – образовывалась корка, а мука внутри оставалась сухой.
Бабушка одной моей знакомой точно знала, что ей не выжить – вдвоем с трехлетней дочкой, поэтому «забыла» ее в сельсовете. Девочку отдали в колонию – там детей худо-бедно кормили. Чудом для них всех стало, что бабушка зимой 1933-го выжила и разыскала свою дочь. С тех пор – и по сей день – у дочери (мамы моей знакомой) всегда настоящая истерика, если в доме нет хлеба. Пусть даже холодильник набит деликатесами.
Я впервые услышал о Голодоморе лет в шесть, хотя это была запретная тема. Дедушка в порыве эмоций в адрес советской власти вспомнил о последнем, что осталось съедобного в их хате: «глечике» (глиняном кувшине) со старой фасолью на чердаке. Даже эту фасоль забрали экспроприаторы и борцы с «кулачеством как классом». Бабушка же уже позже, под обещания, что я не буду пересказывать в школе, рассказывала мне, как в городе, где она жила в 1933 году, по утрам, когда шла на работу в контору, с улиц собирали тела опухших от голода. Для пионерского сознания это было серьезным испытанием.
Увы, именно страх стал основой мироощущения этого поколения – именно не выделяться, не высовываться, не активничать, не спорить с начальством они учили своих детей, а потом и нас – своих внуков. Страх отложился глубоко-глубоко – на генетическом уровне – и у украинцев, и у других народов Советского Союза.
Чудо для моих предков состояло в том, что их «вовремя» «раскуркулили», еще в 1928-1929 годах – часть из них сбежала в большой город. Ну и вскоре оттуда, из Харьковской области, выехали на Донбасс: зиму 1932-1933 они встретили на шахтах Горловки, – шахтеры тогда от голода не умирали. Некоторые родственники (большинство) так там и осели навсегда, мои же непосредственные предки через несколько лет вернулись с Донбасса обратно. И уже перед войной, чудом спасшиеся от Голодомора, чудом избежавшие экзекуции, ссылки, лагерей и репрессий, встретились, познакомились и поженились мои дедушки и бабушки. А еще позже – встретились мои родители.