Села она, кирюха мой запатентованный, опять рядышком и пальчиками его… Ах! Глаза закрываю, лечу в тартарары, зубами скриплю, хуй с ними, с глистами, а в позвоночник мой по новой забивают, загоняются серебряными молоточками алмазные гвоздики друг за другом. Ебс! Ебс! Ебс! И по жилам не кровь течет, а музыка. И, веришь, ногти чешутся на ногах и на руках так, что как кошке в течку, все охота царапать, царапать, царапать и рвать на кусочки. Тебя пиздячило когда-нибудь током? Триста восемьдесят вольт, ампер до хуя и больше в две фазы? А меня пиздячило! Так это все муде, колеса по сравнению с тем, когда кончаешь под руководством Влады Юрьевны. Молния, падла, колен в двадцать ебидозит тебя между большими полушариями, не подумай только – жопы, – головы! И – все! Золотой пар от тебя остается, испарился бы в дрожащую капельку и страшно, что рассыпались навсегда все двадцать розовых колен твоей родной молнии. Выходит дело, я опять орал и летал в пропасть.
Кизма ворвался, как бешеный, белый весь, пена на губах, заикается, толком ничего сказать не может. Влада Юрьевна ему и говорит, спиртом рученьки протирая:
– Опыты, Анатолий Магомедович, будут доведены до конца. Не теряйте облика ученого, так идущего вам. Если Николай кричит, то ведь при оргазме резко меняются параметры психического состояния, и механизмы торможения становятся бесконтрольными. Это уже особая проблема. Я считаю, что необходимо строить сурдобарокамеру и заказывать новейшую электронную аппаратуру.
Ты бы посмотрел на нее при этом! Волосы мягкие, рыжие, глаза спокойные, зеленые, и никакого блядства в лице нет. Загадка, сука! То-то и оно-то. А у Кизмы челюсть трясется и на ебале собачья тоска. Если бы был маузер – в решето распотрошил бы меня. Блядь буду, человек, если не так. Ну и я не фраер, подобрался, как рысь магаданская, и ебал я теперь, думаю, всю работу, раз у меня любовь и второй олень появился на горизонте.
– А вас, Николай, попрошу не пить ни грамма две недели, чтобы не терять времени при мастурбации. У нас его мало – лабораторию вот-вот разгонят.
Кизме я потом говорю:
– Чего залупился? Давай кляпом рот затыкать буду.
– А разве без кляпа не можешь?
– Ты бы сам попробовал, – говорю.
Он опять побледнел, но промолчал. А у меня планы наполеоновские. Дай, думаю, разузнаю, где живет Влада Юрьевна. Подождал ее на остановке, держусь на расстоянии, когда сошли. Темно было. Она идет под фонарями в черном пальто-манто, ноги, как колонны у Большого театра, белые, блядь, стройные, только сужаются книзу, и у меня стоит как новый валеный сапог, а я без пальто, в кожанке с Дубинского рынка. Кое-как строгнул хуй в бок, руку в кармане держу, хромаю слегка.