– Слушай, сосед, – говорю, – не еби ты мне мозгу, о чем речь-то?
– Ты должен стать донором.
– Кровь, что ли сдавать?
– Нет, не кровь.
– А что же, – смеюсь, – говно или ссаки?
– Сперма нам нужна, Николай, сперма.
– Что за сперма?
– То, из чего дети получаются.
– Какая же это сперма? Это малофейка. Малофья, по-научному.
– Ну, пусть малофья. Сдавать для науки. Только не пугайся. Позорного ничего в этом нет. Кстати, полнейшая тайна тебе гарантируется.
– А что ты не сдаешь? – подозрительно спрашиваю. Он нахмурился.
– Могут обвинить в выборе объекта по родственному признаку. Давай, соглашайся!
Тут я сел на пол и давай хохотать. Ни хуя себе работка! Чуть не обоссался, и аппендицит заболел.
– Ржешь как болван. Сядь и послушай, для чего нужна твоя сперма.
Шутки шутками, я прислушался, и оказалось, что план у Кизмы таков: я дрочу и трухаю, что одно и то же, а малофейку эту под микроскопом изучают. Потом пробуют ввести ее в пизду бесплодной бабе и смотрят, пропадет она или нет. Тут я его перебил насчет алиментов, в случае чего.
– Это, – говорит, – пусть тебя не тревожит.
И еще у него имелись тайные планы насчет моей малофейки. Обещал рассказать, как приступит к опытам. И, веришь, встал мой сопливый от этих разговоров. Хоть сейчас начинай. А это мне не впервой. В лагере каждый сотый не трухает, а остальные дрочат как сто. Другой подрочит и ходит три дня, как убитый, от самопозора страдает. И на всю жизнь себя этим переживанием калечит. Знал я Мильштейна Левку – мошенника. Тот вслух клятву не раз давал не дрочить больше и не выдерживал. Отбой. Кожаные движки начинают работать, а Левка зубами скрипит, борется с собой и затихает постепенно. Я его успокаивал. Организм, мол, требует, и нечего над ним издеваться, он ни при чем. Не будь ему прокурором.
Ну, ладно. Задумался я и спрашиваю про условия: сколько раз мне спускать, какой рабочий день, оклад и название должности в трудовой книжке.
– Оргазмы ежедневно, по утрам, один раз. Оформим тебя техническим референтом. Рабочий день не нормирован. Восемьдесят два рубля. После оргазма – в кино.
Я виду не подал, что удивился и даже охуел. Приду, – думаю, – струхну и на трамвай «аннушку» да в троллейбус «букашку». В случае, если погорю, – смягчающие обстоятельства – работал в институте. Согласился. Вечером сходил к старому урке, к родичу, международного класса вор был, пока границы не закрыли.
– Ты, – говорит, – Микола, в детстве говно жрал, счастливчик, везунчик, но продешевил. Струхня ведь дороже черной икры стоит. Почти как платина и радий. Пиздюк официальный ты! Я бы этим биологам хуевым поштучно свои живчики продавал. На то им и микроскопы даны – подсчитывать. Поштучно, блядь, понял?